– Проснитесь, леди! – наконец разбудил ее растерянный и взволнованный голосок камеристки, четырнадцатилетней Элюнед.
С трудом разлепив глаза, Марина села на постели и схватилась за спинку кровати. Голова кружилась и болела, будто Марину только что сбросила норовистая лошадь, да прямо головой на твердую землю.
– Будете завтракать? – сочувственно спросила Элюнед, подсовывая Марине под спину подушку. – Ее светлость велели сказать, что ждут вас у себя сразу, как будете готовы.
Под носом у Марины оказалась кружка парного козьего молока и толстый ломоть хлеба с медом: видимо, матушка решила побаловать ее напоследок. Хорошо, что сама не пришла будить дочь, не надо ей видеть, как Марине дурно.
– Буду, – почти ровно ответила она, раскрыла глаза и улыбнулась Элюнед: девчонка еле сдерживала слезы, то ли жалея хозяйку, то ли себя, ведь ей теперь не стать камеристкой самой герцогини. – Что слышно в замке?
За завтраком и утренним туалетом камеристка поведала Марине все важные новости, начиная от качества сапог прибывших с сэром Валентином рыцарей и заканчивая выведанной лично у кухарки самой-самой свежей сплетней: сэры Гвинн и Уриен, а с ними граф Арвель вчера весь вечер беседовали с сэром Валентином и сами вызвались сопровождать юную леди в монастырь. А сейчас сидят в гостиной у ее светлости леди Элейн и ждут. Рассказ прерывался то горестным шмыганьем, то вздохами. В этих вздохах так явственно слышался укор в адрес дивного народа, бросившего свою дочь на произвол какого-то пришлого англичанина, что Марина рассмеялась бы, не будь ей так тоскливо.
Чушь это все, насчет дочери дивного народа. Она – дочь своего отца и похожа не на каких-то там фейри из холмов, а на свою родную бабку, англичанку. Отец не раз показывал ей портрет в медальоне, и сам этот медальон теперь хранился у Марины в шкатулке. В той самой шкатулке, которую матушка тоже не разрешила брать с собой в монастырь. Портрет братика в той шкатулке тоже был. Всего лишь пером на пергаменте, его рисовал один из друзей отца, приезжавших к ним в Уэльс. У отца было много друзей, и все они были веселыми, галантными джентльменами, целовали ручки его дочери, а один из них, сэр Кей, даже обещал посвататься к Марине, когда ей исполнится четырнадцать.
Не посватается. Хоть сэр Кей и не умер на плахе, но покинул Острова и уплыл во Францию.
Марина вздохнула, представив на миг, как веселый сэр, усы которого так забавно кололи ей запястье, вот прямо сейчас прискачет в замок Торвайн и потребует отдать ему сговоренную невесту… А потом сэр Валентин скомандует своим стрелкам «бей!» – и веселый сэр Кей упадет с коня в летнюю пыль.
