Я сунул письмо в карман и отправился по нахоженному пути вдоль все той же Парк-авеню, погруженной теперь в полную тишину. Ночью она еще больше походила на украинскую деревню. Луна светила вовсю, приближаясь к полнолунию, так что фонари, которые стояли только на перекрестках, были, в сущности, не нужны. Пока я дошел до университета, меня громко облаяли три собаки — конечно, из-за заборов, оставаясь на своей безопасной территории. Утром этих собак не было слышно — то ли они предпочитали дрыхнуть в теньке во время жары, то ли днем их лай терялся среди других звуков.
В расположении университета тишина казалась еще глубже, но света прибавилось — фонарей стало больше и в кое-каких зданиях попадались отдельные освещенные окна. В нашем административном здании, однако, не видно было ни одного огонька. У входа я остановился и огляделся вокруг. Я не заметил никакого движения — только вдали между зданиями медленно проехал полицейский патруль, такой же, как тот, в котором когда-то погиб отец Билла. Они не могли меня заметить — я стоял в тени, — но все равно я испытал неприятное ощущение, как будто оказался на виду. С некоторым усилием я напомнил себе, что никто не запрещает сотрудникам университета входить в здания ночью, и полицейские, даже если бы и увидели меня, ничего плохого бы не заподозрили. Я повернулся к входной двери и вставил в нее ключ.
Ключ, слава Богу, не только влез в прорезь замка, но и повернулся. Не то, чтобы я сомневался в честности Джима — вряд ли он успел бы подменить ключ, — но все же на душе стало как-то легче, когда дверь открылась. Я вошел в вестибюль, где тускло мерцали ночные лампы и подошел к лифту. Лифт, ясное дело, ночью не работал — об этом я не знал, а Инка мне тоже ничего не сказала. Я открыл железную дверь на лестницу, с тоской посмотрел снизу вверх в ее квадратный бетонный колодец и начал подниматься на восьмой этаж.
Уже на третьем этаже я почувствовал, как ноют мышцы на ногах, натруженных на тропах Чирикахуа. Но одышка не появлялась, и я благополучно вышел из лестничной клетки в коридор восьмого этажа только слегка запыхавшись. Свет в коридоре не горел, но я и не стал его включать, потому что луна висела как раз над стеклянной боковой стенкой и все и так было прекрасно видно. На двери в наш отдел произошли изменения — табличку с моим именем уже сняли. Быстро же Сэм отреагировал, мимоходом подумал я. Еще один раз сердце мое дрогнуло — а вдруг ключ не подойдет теперь уже к этой двери, — но все опять обошлось. Дверь отворилась, и я оставил ее раскрытой настежь, чтобы лунный свет хоть частично освещал бывший мой кубик.
