Я всегда полагал, что я нахожусь в неплохой физической форме — для моего возраста, конечно. В самом деле, я не пил, не курил, никаких хронических болезней у меня не было, и если мой вес и превышал оптимальный, то ненамного — впрочем, последний раз я взвешивался года два назад. Но все-таки идти вверх по камням было нелегко. А вокруг, чем выше я поднимался, тем фантастичнее становился пейзаж. За невысокими скалами, обрамляющими каньон, вырастали новые, повыше, а за теми еще более высокие. Склоны скал отливали темно-красным, и по ним шли горизонтальные уступы — казалось, сетка черных линий прочерчена по склонам параллельно основанию. А между скалами торчали отдельные утесы самых причудливых очертаний. Нечто подобное я видел раньше только в голливудских вестернах, там, где всадники на горячих скакунах проносятся мимо именно таких скал и утесов. Оказывается, это были не декорации, как я часто думал, а вполне настоящие горы.
Насчет Джима я не ошибся — к тому времени, когда я дошел до развилки, он уже стоял там. Вот он действительно был в отличной форме — тридцать пять лет, выше меня на голову и ни капли лишнего жира. На месте Инки я бы никогда и не посмотрел на другого мужчину, пусть даже и с проблемами по части бесплодия. Но сердце красавицы — или это не сердце? — понять все равно невозможно.
— Ну, что ж, — сказал Джим, — немножко мы уже погуляли, а теперь расскажи мне, зачем ты приехал. Сделай так, чтобы мне это было интересно — ведь я уже потратил почти час, ожидая тебя в мотеле. Хотя, по правде говоря, я не представляю, чем может мне быть интересна такая вонючка, как ты.
Услышав такое, я по-настоящему испугался. Американцы, по нашим понятиям, чудовищно вежливы и очень осторожно выбирают слова для разговора. Даже ФБР-овцы, как бы они ни хотели меня припугнуть, никогда не стали бы называть меня «вонючкой» — это оскорбление на всю жизнь, и в тех самых голливудских вестернах сразу за ним должна следовать пуля в лоб. Если Джим готов оскорбить меня, значит он настолько разъярен, что не поколеблется и прихлопнуть меня, если удастся. И, кстати, это вполне возможно — мы здесь одни среди скал, а до дна обрыва, хоть склон и не крутой, в этом месте было метров восемь. А Джим, как уже говорилось, в прекрасной форме, и совладать мне с ним не под силу.
Когда я все это осознал, моим первым порывом было немедленно повернуться и побежать вниз, к машине, чтобы погнать назад в Тусон и как можно скорее улететь домой в Чикаго. Но я смог подавить это естественное желание с помощью трусости и жадности. Трусость подсказала, что Джим, если захочет, легко меня догонит. А жадность напомнила о пятидесяти тысячах, которые я потеряю, даже если окажусь быстрее Джима.
