«К полудню легкая кавалерия генерала Брюйера отразил русскую, и завладела холмом недалеко от моста. Здесь была установлена батарея из 60-ти пушек. Она открыла такой меткий и мощный огонь по противнику, находящемся на противоположном берегу, что им пришлось отойти. Против нашей батареи стояли две вражеские по 20 пушек каждая. Князь Экмюльский (Даву) доверил атаку на пригороды справа генералу Морану, а те, что находились слева – генералу Гюдену. После мощного ружейного залпа, эти две дивизии сломили противника, преследовали русских солдат до самых укреплений, где они и встретили свою смерть. На левом фланге герцог Эльхингенский (Ней) взял окопы русских, а их самих заставил укрыться в городе, в башнях, или на бастионах, которые они упорно защищали. Генерал Барклай-де-Толли, видя, атака города продолжается, отправил подкрепление, состоявшее из двух дивизий и двух гвардейских полков. Бой продолжался всю ночь, но вскоре после наступления вечера, над городом поднялись толстые столбы дыма. И чем темнее становилось, тем лучше было видно, как с невероятной быстротой распространяется пламя. Город пылал, и в эту прекрасную летнюю ночь он походил на Везувий, каким его видели жители Неаполя».
«В час ночи разрушенный город опустел. Наши первые гренадеры, готовились к решительному штурму, назначенному на два часа, но к своему удивлению обнаружили, что враг ушел и город покинут. Потом мы вошли в Смоленск и обнаружили на стенах множество брошенных неприятелем пушек».
«Вы никогда, – сказал мне этот офицер, – не сможете представить и понять, как страшно выглядел тогда Смоленск, а я до конца своей жизни не смогу забыть этого зрелища. Улицы и площади устилали тела мертвых и умирающих русских. При свете пожаров они выглядели просто кошмарно. Ах! Как дорого должны заплатить те князья, которые способны так запросто, просто для удовлетворения своих амбиций, обрушить на свой народ такие бедствия.
На следующий день (19-го августа) мы вошли в Смоленск, в пригород, раскинувшийся вдоль берега реки. Куда бы мы ни шли, везде были только руины и тела погибших. Дворцы догорали, от них остались только полуразрушенные стены. Среди обломков мы видели обугленные останки их несчастных обитателей. Уцелевшие дома были переполнены солдатами, а у дверей стояли их обездоленные, обреченные на голодную смерть хозяева со своими семьями. Только церкви могли немного утешить и приютить бездомных. Глубоко почитаемый русскими и известный всей Европе кафедральный собор, стал прибежищем для несчастных, сумевших избежать смерти от огня. Туда стекались люди целыми семьями, они располагались просто на полу, и даже в алтарной части. Мы видели умирающего старика, чей последний взгляд был направлен на образ святого, которому он молился всю свою жизнь. И жалобно плачущего младенца, призывающего свою мать, а она, сломленная горем, стараясь убаюкать его, прижимала к своей груди, и ее слезы капали прямо на ребенка.
