— Вы несправедливы, мадам, свой сыновний долг я блюду, иное дело, что и о других долгах не забываю. Я связан обязательствами, и вам самой же было бы стыдно, если б я их нарушил. — Слова прозвучали резко, тем более что Филипп и сам до конца не был уверен, что во всем прав. Мать промолчала, лицо ее сохраняло выражение упрямства, как и лицо сына. Филипп продолжал уже более мягко:
— И насчет милорда Глостера вы заблуждаетесь, мадам. Он всегда был и остается мне добрым другом.
— Сейчас-то да. А как дальше будет? И потом, что, вы всю жизнь собираетесь при нем провести?
— Когда я выезжал из Лондона, — медленно проговорил Филипп, — по улицам не патрулировали солдаты, а мальчишки-подмастерья гоняли мяч прямо за городскими воротами. — Только не Лондон сейчас представлялся ему, а искрошенные пулями стены Кардигана и Кармартена>{55}, высокогорные тропы Уэльса, по которым никто не ходит безоружным, совершенно опустошенные земли на границе между Англией и Уэльсом, и страна, где до прихода герцога Глостера совсем не знали слова «закон». Упорное молчание матери словно стерло эту воображаемую картину. Филиппу больно было видеть, как она страдает, но сделать он ничего не мог. Он попытался шуткой разрядить ситуацию:
— Пора ехать. Извините, что визит мой получился таким коротким. Обещаю, что не пройдет и года, как я вновь появлюсь здесь.
Филипп склонился, поцеловал кончики пальцев материнских рук и выпрямился так быстро, что она едва успела коснуться его волос. Через минуту Филиппа уже не было здесь.
Он догнал королевский отряд в Лейсестере>{56}, а через несколько дней они уже достигли Йорка. Беспорядки, которые так встревожили графа Нортумберленда, к этому времени прекратились. Совершенно очевидным было то, что спровоцированы они были сторонниками Уорвика. Вслушиваясь в тишину, которая в любой момент могла быть нарушена, Эдуард приказал разбить лагерь в Йорке и позвал на совет брата. В воздухе ощущалась напряженность, и ясно было, что тайные приверженцы графа Уорвика ждут его возвращения, чтобы снова взяться за оружие. В течение двух недель Ричард Глостер делал все возможное, чтобы этому воспрепятствовать. Эдуард отправился к Генри Перси, которому собирался задать несколько не очень приятных вопросов. Покончив с этим, он поехал к маркизу Монтегю, встретившему его с распростертыми объятиями. Предприняв все, что было в его силах, для примирения своих строптивых родственников, Эдуард вернулся в Йорк. Он сказал Ричарду, что Невил все еще дуется, но в случае чего на него можно рассчитывать.
