– Скучно.
– Я позвоню Сергею, чтобы пришел.
– Не надо. С тех пор как его вычистили из партии, он брюзжит, ворчит, плохо рассказывает прошлогодние сплетни и анекдоты с длинными седыми бородами.
– От великого до смешного…
И по глупой привычке лезу в историю:
– Князь Андрей Курбский после бегства из Восточной Руси жил в Ковеле «в дрязгах семейных и бурных несогласиях с родственниками жены». Послушайте, Ольга…
– Что?
– Я одним духом слетаю к Елисееву, принесу вина, апельсинов…
– Отвяжитесь от меня, Владимир!
Она закладывает руки под голову и вытягивается на диване. Каждый вечер одно и то же. С раскрытыми глазами будет лежать до двух, до трех, до четырех ночи. Молчать и курить.
– Фу ты, чуть не запамятовал. Ведь я получил сегодня письмо от Докучаева. Удивительно, вынесли человека на погреб, на полярные льды…
– …а он все не остывает.
– Совершенно верно. Хотите прочесть?
– Нет. Я не люблю писем с грамматическими ошибками.
5
Бульвары забрызганы зеленью. Ночь легкая и неторопливая. Она вздыхает, как девушка, которую целуют в губы.
Я сижу на скамейке с стародавним приятелем:
– Слушай, Пашка, это свинство, что ты ко мне не заходишь. Сколько лет в Москве, а был считаных два раза.
У «Пашки» добрые колени и широкие, как соборные ступени, плечи. Он профессор московского вуза. Но в Англии его знают больше, чем в России. А в Токио лучше, чем в Лондоне. Его книги переводятся на двенадцать языков.
– И не приду, дружище. Вот тебе мое слово, не приду. Отличная ты личность, а не приду.
– Это почему?
Он ерзает бровями и подергивает короткими смышлеными руками – будто пиджак или нижняя рубаха режет ему под мышкой.
– Почему же это ты не придешь?
– Позволь, дружище, сказать начистоту: гнусь у тебя и холодина. Рапортую я зиму насквозь в полуштиблетишках и не зябну, а у тебя дохлые полчаса просидел и пятки обморозил.
– Образно понимать прикажешь?
Он задумчиво, как младенец, ковыряет в носу, вытаскивает «козу», похожую на червячка, с сердитым видом прячет ее в платок и бормочет:
– Ты остришь… супруга твоя острит… вещи как будто оба смешные говорите… все своими словами называете… нутро наружу… и прочая всякая размерзятина наружу… того гляди, голые задницы покажете – а холодина! И грусть, милый. Такая грусть! Вам, может, сие и непризаметно, а вот человека бишь со свежинки по носу бьет.
Зеленые брызги висят на ветках. Веснушчатый лупоглазый месяц что-то высматривает из-за купола храма Христа. Ночь вздыхает, как девушка, которую целуют в губы.
