– Ольга, мы, кажется, не найдем пуховых носков.
Она не отвечает.
Мороз, словно хозяйка, покупающая с воза арбуз, пробует мой череп: с хрупом или без хрупа.
Женщина в каракулевом манто и в ямщицких валенках держит на плече кувшин из терракота. Маленькая девочка с золотистыми косичками и провалившимися куда-то глазами надела на свои дрожащие кулачки огромные резиновые калоши. У нее ходкий товар. Рождающемуся под Сухаревской башней буржуа в первые пятьдесят лет вряд ли понадобятся калоши ниже четырнадцатого номера.
– Ольга, как вы себя чувствуете?
– Превосходно.
Физиономия продавца бархатной юбки белее облупленного крутого яйца. Я сумасшедше принимаюсь растирать щеки обледенелой перчаткой.
– А вот и пуховые носки.
Я оборачиваюсь. Что за монах! Багровый нос свисает до нижней губы. Не мешало бы его упрятать в голубенький лифчик, как грудь перезрелой распутницы.
Во мне бурлит гнев. У такого монаха, мне думается, я не купил бы даже собственной жизни.
Ольга мнет пух, надевает носки на руку.
– Тепленькая…
Я пытаюсь обратиться к ее революционной совести.
Она сует мне купленные носки и предлагает ехать обратно на трамвае, «так как сегодня его последний день».
После случая с ангорскими рейтузами я твердо решил раз и навсегда отказаться от возражений.
В течение получаса нам довелось переиспытать многое: мы висим на подножке, рискуя оставить пальцы примерзшими к железу; нас, словно марлевые сетки, пронизывает ледяной ветер на задней площадке; нас мнут, комкают, расплющивают внутри вагона, и только под конец удается поблагодушествовать на перинных коленях сухаревской торговки селедками.
Я не могу удержаться, чтобы не шепнуть Ольге па ухо:
– Однако даже в революции не все плохо. Уже завтра, когда она прекратит трамвайное движение, я прощу ей многое.
28
Марфуша докрасна накалила печку. Воздух стал дряблым, рыхлым и потным. Висит на невидимой веревке – темной банной простыней.
Ольга сидит в одних ночных сафьяновых туфельках, опушенных белым мехом. Ее розовая ступня словно в пене морской волны. На голых острых коленях лежит шелковая ночная рубашка, залитая топленым молоком кружев. Рубашка еще тепла теплотою тела.
– Ольга, что вы собираетесь делать?
– Ловить вшей.
– Римский натуроиспытатель Плиниус уверял, что мед истребляет вошь.
– Жаль, что вы не сказали этого раньше. Мы бы купили баночку на Сухаревке.
– Я завидую, Ольга, вашему страху смерти.
– Раздевайтесь тоже.
– Ни за что в жизни!
– Почему?
– Я буду вам мстить. Я хочу погибнуть из-за пуховых носков вашего любовника.
