— Ты часто говоришь о море, земле, облаках и звездах так, словно о живых существах с собственной волей и разумом, — заметила негритянка. — Но это же нелепо.
— Ты думаешь? — удивился Сьенфуэгос. — А мне кажется, что куда глупее воображать, что это бездушные силы природы, действующие без всякого плана, которые не могут нас выслушать, составить компанию или разделить печали. Я вырос в горах Гомеры и понял, что иногда дни с самого начала становятся грустными, а иногда — веселыми. Как и море меняет настроение за какие-то несколько минут, а облака радуются или сердятся, когда их подгоняет ветер. Я столько времени провел в одиночестве, и если бы не был уверен, что могу с ними поговорить и буду понят, то просто сошел бы с ума.
— Ты уж точно с ума не сойдешь, — убежденно заявила африканка. — Уж разума у тебя хоть отбавляй, но раз тебе приятно думать, что природа тебя слышит, то пускай так и остается, потому что сменить «Сан-Бенто» на этот песок — это как выпрыгнуть со сковородки прямо в огонь.
Но здесь природа явно их не слышала — им пришлось пять дней ютиться под жалкой тенью кактусов, а пять ночей брести по дюнам без ясного направления, но лишь для того, чтобы убедиться: они постоянно находятся на морском берегу. В конце концов они пришли к заключению, что высадились на острове.
На западе и на востоке, на юге и на севере накатывались волны океана, а дымка мешала рассмотреть, нет ли впереди более приветливой земли, чем раскаленная пустыня, со всех сторон окруженная водой.
— Думаю, что на сей раз я сам себя перехитрил, — признался канарец в ту ночь, когда бесконечные скитания снова привели их к бескрайнему пляжу. — Отсюда нет выхода.
Такого же мнения, вероятно, были и остальные члены команды разрушенного «Сан-Бенто». Сьенфуэгос и Уголек трижды видели бродящие столь же бесцельно фигуры, а однажды ночью даже обнаружили смердящий труп старого кока, которого победили жажда и отчаяние.
Сьенфуэгос считал себя определенным образом ответственным за этих несчастных, хотя его спутница не уставала повторять, что вообще-то он никого не приглашал следовать за собой.
— Даже мне не советовал, — сказала она. — Если я так поступила, то только потому, что предпочитаю умереть свободной, чем мучиться в этом свинарнике. То же самое, наверное, чувствовали и они.
— На корабле они хотя бы остались бы живы.
— Потерпи, мы выберемся отсюда, — заверила дагомейка.
И ее предсказания начали сбываться, когда на заре шестого дня, уже потеряв всякую надежду выбраться из жестокой ловушки дюн, они почти случайно обнаружили, что на юго-восточной оконечности острова в море выдается узкая полоска песка, и сквозь дымку можно разглядеть, что через четыре или пять лиг она соединяется с новым, совершенно другим берегом.
