Первый генеральный секретарь ООН норвежец Трюгве Ли, которого я хорошо знал по моей эмиграции, был не единственным, кто считал, что возникла серьезная опасность войны. Сейчас, когда приоткрылись некоторые советские архивы, мы знаем, что Сталин на случай прорыва американских танков, который замышлял Клей, но не получил благословения президента, предпринял чисто оборонительные меры. Контакты между Москвой и западными столицами не прерывались даже в самые критические месяцы. Но какие это были контакты! 2 августа 1948 года Сталин принял послов трех западных держав и сообщил им, что согласно протоколу, который позднее был опубликован в Москве и Восточном Берлине, Берлин перестал быть столицей Германии, потому что «три западные державы раскололи Германию на два государства». Он повторил, что западные державы утратили право держать свои войска в Западном Берлине, что после окончания блокады в Западном Берлине должна быть введена марка, имеющая хождение в восточной зоне. Сталин сказал, что западные зоны могут быть объединены в экономическом отношении, но там не должно быть правительства. Прежде чем оно будет создано, четыре державы должны прийти к согласию по важнейшим вопросам, касающимся Германии. Если это не удастся, то «восточная и западные зоны будут развиваться различными путями».
Попытка использовать Берлин как средство давления, чтобы воспрепятствовать созданию Федеративной Республики, не удалась, так же как и попытка изгнать западные державы из города и включить его в собственную сферу влияния. Сталин недооценил воздушный мост, недооценил он и своих бывших военных союзников, как и стойкость берлинцев. То ли он понял тщетность своих усилий, то ли он испугался последствий, но в полночь 12 мая 1949 года Сталин отменил блокаду. Ликованию не было предела. Борьба за независимость, эта борьба без оружия, придала молодой немецкой демократии необходимую силу. Берлин стал щитом, за которым три западные зоны смогли превратиться в Федеративную Республику. Но разве на самом деле нам не хотелось несколько иного и большего?
Итак, можно ли было достичь большего? Эрнст Рейтер сказал тогда, что после завершения битвы следовало бы приступить к серьезным переговорам о судьбе Германии. Мы считали и соответственно вопрошали, хотя и сдержанно, почему же западные державы не могут проявить больше гибкости и на какое-то время отложить создание западногерманского государства? Разве Запад не мог сразу же после окончания войны сделать больше, чем он сделал, чтобы обеспечить Польше, Чехословакии и Венгрии статус, хотя бы близкий к статусу Финляндии? Почему бы сейчас не выяснить, нельзя ли как-то выторговать у Советского Союза оккупированную им зону и на каких условиях? Однако никто не был склонен заниматься этим. Никто из союзников. Никто из немецких политиков. Было ли только случайностью, что как раз в тот день, когда была снята блокада, представители Парламентского совета и военные коменданты провели свое последнее совещание по вопросам Конституции? Единство Германии все равно никого не интересовало, и все было рассчитано на то, чтобы придать привлекательность находящейся в стадии становления Федеративной Республике.
