— Заходи сегодня, — сказал Гурвиц, — Ленка с Разбойником на даче. Посидим, пульку попишем:
— А ты чего не поехал? — с заметным ядом в голосе осведомился Женя.
— Теща. Огород. Тоска, — без колебания ответил Гурвиц.
Вульф представил себе густо прокуренную кухню, грошовый преферанс, дешевую водку, отдающую ацетоном, Гурвицких высоколобых друзей и их разговоры о чем-то заумно компьютерном и непонятном.
Но было и другое — ему нравились эти ребята, словно вышедшие из шестидесятых или самое большее семидесятых, нравились их бороды, их пристрастие к походам и пению под гитару (и пусть со временем они всёё реже выбирались в лес и нечасто брали уже в руки инструмент, зато окаймлявшая лица растительность неуклонно густела и удлинялась), нравилась их безразличная полунищета, нравилась та уверенность, не наглость — именно уверенность, с коей шагали они по свету, иронично поглядывая по сторонам.
Любил он и миниатюрное Гурвицкое гнездышко с заботливо обустроенным уютным бардаком, ну и, конечно, самого Сашку, удивленно глядящего умными глазками сквозь толстые стекла, тщательно и неумело скрывающего свою не ко времени обильную интеллигентность.
И все же, несмотря на лёегкую свою неотмирасегойность, Гурвиц умел жить уверенно и неторопливо, жить на нерушимых монолитах.
А Вульф: Вульф завидовал ему, хотя и не до конца осознано, но завидовал. И не столько даже тому, как Гурвиц приходит с любимой работы, твердо зная, что день прожит не зря, в дом, где его ждут, а просто тому, что Саша умеет так жить.
Да, именно этому он завидовал и именно этим восхищался.
— Ну, так ты придешь?
— Угу, часика через два.
— Писульки принесешь?
— Не-а.
— Ну и хер с тобой.
Женя, набросив на плечи халат, стоял перед зеркалом, собираясь выплюнуть из баллончика на руку порцию крема, когда телефон опять противно задребезжал.
Раздайся звонок секундой позже, Вульф, безусловно, проигнорировал бы его, но теперь он почти без колебаний установил красный с белыми полосками "Colgate" на стеклянную полочку под зеркалом, предусмотрительно не закрыв его крышкой, и взял трубку.
— Алло, — звонила Инна.
Вульф, освобождая себе место, взял с крышки стиральной машины рукопись и, усевшись на ее место, опустил рассеянно взгляд в страницу.
Они протанцевали остаток церемониального, в восемь па, танца: ": алло", "привет — привет", "как дела? — лучше всех", "а ты как? нормально".
Инна, вместо того, чтобы перейти к произвольной программе и, скажем, издевательски бодро рассказать о весело проведенном без него времени, сбив ритм, заговорила неуверенно:
