Все мое видение это рассматривание мира с помощью куска зеркала, а хочется же целого! Собрать, склеить, найти все недостающие части. Убирая куски пенопласта, я нахожу среди них мертвых насекомых, вот раздавленный шмель, вот какой-то длинный жук. Спит прекрасным сном смерти большая стрекоза…Везде валяются кусочки крыльев и тел, маленькое кладбище среди искусственного материала панелей. Стряхиваю прозрачные крылышки с кусков и несу на мусорку…
В этот момент в цехе что-то трещит и музыка, до того игравшая в нем, какофоническая поп-музыка, не воспринимаемая моим сознанием, поглощенным созерцанием смерти, стихает. Кратковременная тишина, нарушаемая смехом рабочих, и в этот миг мои глаза замечают у пыльного окна еще один трупик, сложившую навсегда свои цветные крылья, бабочку. Как жаль, что она никуда больше не полетит. Оглянувшись, украдкой прячу ее в карман и несу во двор, где засовываю в стену, в щель между кирпичами. Теперь пусть она спит там вечным сном ушедшего лета и каждый раз, проходя мимо, я буду думать о наполненных горячим светом солнца лугах, где когда-то беспечно резвилось чудесное создание. Ощущение полета, оно просто. Мне это очень понятно, но как передать через слова и как достичь реального полета? Наверно, сначала надо понять его отсутствие?
А как стать Богиней? Всем. Богом. Сначала никем. Отсюда, из этого цеха. Восхождение будет трудным, но как чист и свеж ветер на вершине, разве не стоит он уюта долины, где остались те, кто пренебрег холодом подъема? Распахиваю дверь во двор, и в лицо бьет он, этот ветер, ветер первого испытания. Что-ж, сначала попробуем привыкнуть к этому холоду! Если впустить его в себя, он станет освежающей прохладой…
Нарочно беру себе работу на улице, дождь хлещет по спине, по голове, все мокрое. И я загружаю панели в машину. Когда я наклоняю их, чтобы запихнуть внутрь кузова, на мои штаны течет дополнительная порция влаги. Но, я уже привык к такой степени дискомфорта, это ерунда, по пути к вершине будет и не такое. Во всем смысл, во всем вижу необходимое испытание, и света во мне от этого сейчас становится больше. А любовь к ней? Я ошибся! Я опять ошибся! Она есть сейчас, она есть всегда. Это объединение, оно не прекращалось ни на минуту, ведь она думает обо мне, я, о ней. Но все это не вечно….
Ничего не вечно…
Я иду по городу с работы, и теперь я осень, я облетел, сбросил с себя остатки желтых листьев, я умер, я испарился. Я огромная черная ветка, я миллион черных веток, которые ломает, крутит, рвет на части злой мальчишка-ветер. Меня нет. А еще я кукла, марионетка ума, дергаемая за ниточки, а еще я дух и бог, а еще надвигающаяся зима. Уже дышащая в лицо обжигающими порывами ветра. У меня много Я и все они такие разные, смешные и злые, грустные, и убогие, как хочется собрать их всех вместе и превратиться в нечто, где всегда лето, где нет увядания и рассыпания в прах. Я иду и кусочки меня, почерневшие от дождя листья, топчут прохожие и мне больно от этого. Где Я — лето? Я иду по городу, и мой ум заполняет мелодия рассыпания и увядания. Где я лето? Я иду, и свет исчез из меня, оставив равнодушие. Где я лето? Машины обрызгивают меня, мир несется куда-то, холод, везде холод и лета нет. Там, в солнечных днях осталось все и любовь, и счастье, и радость, и ее загадочный смех. Там остался я, мое настоящее я. Я осколок, я много осколков, хочу собрать их всех в зеркало и посмотреться в него, но что-то мешает, что-то тормозит, состояние такое, будто меня погладили огромным раскаленным утюгом, так я придавлен чем-то нехорошим во мне. Люди? Почему вы не видите, что вы куклы? Вы радуетесь, вы смеетесь и не знаете, что кукловод-ум сейчас дернет за окровавленную ниточку и ваше счастье кончится. Но вы счастливее меня, вы этого не знаете. А я знаю, что я кукла! Я знаю, что запутан и мертв сейчас.
