Бежали, подвывали преследователям, что выросли до размеров слонов, мчались следом, круша аквамариновый ХОЛСТ ГОРДОГО ГОРОДА, безжалостно топча его и вот-вот. Вот.
Спектр резко стал смещаться назад. Раз. И Кал-Сити вернул нам свое благообразное лицо. Чинные люди шли мимо нас в торговые центры, 15-ки шли с «папиками», цыганята и таджики шумно толпились на углах, менты лениво переругивались с вышедшими на промысел путанами. Какие-то рабочие устанавливали плакаты с гордыми надписями — «Все на праздник! Даешь культуру!» Все стало как обычно. Порядок. Никто не ел. Пафос и Серость сырого вечера. «Скучно», промолвил я.
МЫ опять захохотали и, не выдержав, перегнулись пополам и стали блевать, блевать, блевать, поливая брусчатку красивой венецианской мозаикой из кусочков пиццы, грязи, шоколада, обрывков газет, окурков, плевков, мыслей обывателей, и прочего съеденного нами мусора. Мы как-то выпускали из себя этот город, испражняли его с каждым громким «ЫЫЫ», и, перемазавшись в дерьме, продолжали хохотать, смеяться и шутить, над изумленными рожами «гламурок» несущихся мимо, от нашего вида вмиг терявших свои, тщательно привинченные на болт косметики с утра, «ласковые» силикон-маски.
Красота стала для нас вмиг абстрактной и, что горче всего, я понял, что никто не осознавал ее никогда, видя ее лишь в изгибах форм — так быстро склонных превратиться в мусор под влиянием времени или воображения. Жалкие дуры. Жалкий мир. Внутренняя гнилость формы не была видна ведь так проще молиться на идеальную поверхность! Блевали мы на это великолепие!
Мимо прошла гастарбайтер-уборщица с гордым значком партии «Обманывающиеся вместе» (сия организация любила устраивать показушные уборки города — опять же почему-то убирая только внешний мусор), и уже надвинулась на нас, зло размахивая шваброй. Мы испугались. И проснулись. Но все же воздух пах надвигающимся праздником! Полит-корректно! Дааа!
Свобода. Видение. Два таких простых слова, но за ними кроется так много. Я тут выше писал о том, что чего-то не вижу в этом мире, не могу затормозить свой ум, для того, чтобы видеть. И быть в настоящем. Теперь я могу это, но сначала было три дня ада…Утро…Постель…Чай…Автобус. И работа. Я чувствую, что сегодня будет какой-то переворот в сознании, он будет здесь, в этом тяжелом испытании, в постоянном перебарывании самого себя, в постоянной работе. Работе без отдыха. Она нужна мне, меня никто не заставляет, и я, в принципе, могу уйти и в каком-то уютном месте получать, не напрягаясь, гораздо больше. Но?
