Боцман и два матроса показались из тамбучины. Капитан щелкнул пакетником на переборке — на палубе зажглись огни. Парни открыли трюм, прицепили к шкентелям «ложку» — сачок с длинной рукоятью для вычерпывания рыбы, запустили лебедку. Один из матросов притащил шланг, опустил концом в трюм и открыл воду.
«Персей» прильнул к высокому черному борту плавзавода. Доверчиво, как ягненок к волку, ряженному в овечью шкуру, подумалось Саше. Не успели еще закрепить швартовы, как плавзавод закогтил каплером левый борт сейнера.
Первая порция россыпью серебра булькнула в каплер. В рубке повисло похоронное молчание. Но ненадолго.
— «Персей» — «Ориону»! — вскрикнула рация.
Капитан взял микрофон:
— На связи. Что хотел?
— Здорово, Осипович! — узнал его голос капитан сейнера «Орион». — Ну как ты там, сдал рыбу?
— Сдаю, — проворчал в ответ Осипович. — А ты как?
— Сдал уже! — неприятно весело отозвалась рация.
— Кому?
— А ему же — подшкиперу! Нас тут пятеро уже, подгребай, все веселей будет.
— Да уж веселья невпроворот, — громко выдохнул Осипович. — Где стоишь?
— А тут, сразу за маяком. Смотри, сейчас мигну топовым.
— Давай; До связи.
Справа милях в двух трижды мигнул огонек. Небо было беззвездным, безлунным. Весь мир, казалось, погрузился в черную штормовую ночь. Лишь эта светлая живая точечка проникла в душу, согрела ее. И теперь уже не такой заброшенной виделась палуба «Персея» и суета на ней, выхваченная из мрака прожектором.
Ложку за ложкой выплескивали рыбаки морские дары в ненасытно чавкающую пасть каплера.
— Схожу, Осипович, взгляну на этого крокодила, — Саша мотнул головой кверху, где в черном небе холодным заревом светились огни плавзавода.
— Дуй, — безразлично откликнулся капитан, — только гляди не заикнись там про наши обиды. — И добавил уже ворчливо: — Пусть хоть двести нарисует, змей.
По скользким от чешуи веревкам штормтрапа Саша поднялся на высоченный борт плавучего завода. Непривычно просторно и светло было на его палубе. Натужно гудели лебедки, лилась «персеева» рыбка в утробу «философа», который крепко, видать, за прошедшие столетия перелопатил свои взгляды на счастье. Тщедушный мужичонка, утонувший в несоразмерном полушубке и шапке, тоже вроде бы снятой с головы великана, стоял у приемного бункера и покрикивал на лебедчика, торопил:
— Давай, давай шевелись! Мух ловишь хлебалом!
— Кто это? — спросил Саша у проходившего мимо матроса.
— Рыбак и не знаешь? — удивился тот.
Саша пожал плечами. Матрос, оглянувшись на мужичонку, доверительно потянулся к Сашиному уху, прошептал:
