).
Течение это было подавлено, как и все движение 1905 года, и спасшиеся от тюрем и виселиц бежали за границу. Было несколько таких максималистов-эмигрантов и в Брюсселе в описываемую эпоху. Среди них был один юноша, вышедший из школы до окончания ее, чтобы служить революции, которого я назову просто Саней. Ему было всего 18 лет. Очень неглупый, даже талантливый в некоторых отношениях, он обладал чисто обломовской леностью ума и слабостью характера, что и вело в общем к его глубокому невежеству. Он очень бедствовал за границей, вечно попадая под дурное влияние отбросов эмиграции, шантажировавших и обиравших его и толкавших по слабости его характера на недостойные поступки. Мне пришлось много повозиться с этим юношей, в глубине души хорошим и даже детски честным…
Он часто бывал у меня, заходил и во время пребывания Ленина, которому я как-то охарактеризовал его. Был он очень застенчив, Ленин смущал его своим значением, и он до глупости робел перед ним.
– А, товарищ Саня! – приветствовал его однажды Ленин, когда Саня зашел ко мне. – Ну, как обстоит дело с максимализмом? Скоро вы нам дадите социалистический строй? Да, кстати, и царство небесное на земле? Пора бы, товарищ, пора, а то ведь душа засохла…
Бедный юноша от этого вопроса, что называется, осел. Он был тяжел на слова и свободно говорил только в обществе, где с ним были нежны и теплы. Здесь же он от смущения и покраснел и побледнел и стал говорить что-то совершенно нечленораздельное. Я пошел ему на выручку и старался за него отшутиться перед Лениным, который, видя перед собой весьма слабого противника, обрушился на него со всем своим обычным арсеналом.
– Я не понимаю людей, – резко нападал он на беспомощного и пришипившегося Саню и, по своему обыкновению, продолжал, встав из-за стола и начав ходить взад и вперед по комнате: – Совершенно не понимаю, как умный человек – а я, надеюсь, имею честь говорить с таковым – может лелеять мечты, и не только мечты, а и рисковать и работать во имя немедленного интегрального социализма? Какие у вас обоснования? – резко остановившись перед Саней, в упор поставил он свой вопрос. – А?… Но только не разводите мне утопий, – это, мил человек, ни к чему… Ну, я слушаю, с глубоким (подчеркнул он) к вам почтением.
– Да, мы, – медленно, точно выжимая из себя прессом слова, беспомощно мямлил Саня, как ученик на экзамене, бросая на меня умоляющие взгляды, – мы считаем… эээ… согласно Марксу, что конкуренция… концентрация капитала… орудий производства… словом, что настал момент окончательной экспроприации… эээ…
