Я разделял ее мнение, и каждый погожий день я в три часа ждал Уну около школы. Когда шел дождь и мама не пускала меня, я чувствовал себя несчастным.
Однажды, когда я поджидал Уну, у ворот оказались две старшеклассницы.
- Твоя девушка еще не вышла, Ларри, - хихикнула одна.
- Как? Неужто у Ларри есть девушка? - с ошеломленным видом спросила вторая.
- А как же, - ответила первая. - Его девушка Уна Двайер. Ты ведь встречаешься с Уной, правда, Ларри?
Я вежливо подтвердил это, но, признаться, сильно встревожился. Я никак не думал, что Уну будут считать моей девушкой. Ситуация была для меня новой, и мне не приходило в голову, что из моего ожидания у ворот сделают такие серьезные выводы. Теперь-то я вижу, что девочки были не столь уж не правы - со мной всегда происходит именно так: женщине надо только молчать и предоставить мне разглагольствовать до тех пор, пока я не влюблюсь в нее по уши. Но тогда я еще не был знаком с симптомами. Я знал одно: если ты встречаешься с девушкой, значит, намерен на ней жениться. А я всегда собирался жениться на маме, и вдруг теперь я как бы надумал жениться на ком-то другом. Причем я совершенно не был уверен, понравится ли это мне и не окажется ли, подобно футболу, одной из тех игр, в которых двое не могут играть, не пихаясь.
Через пару недель я отправился к Уне на детский праздник. К тому времени дом Двайеров стал почти что моим собственным. Все девочки меня любили, а миссис Двайер беседовала со мной часами. Правда, ничего особенного, кроме должного признания моей гениальности, я в этом не видел. Уна предупредила, что меня попросят спеть, так что я заранее подготовился. Я спел грегорианское "Верую", и некоторые девочки поменьше начали смеяться, но миссис Двайер смотрела на меня с нежностью.
- Ты, наверное, будешь священником, Ларри, когда вырастешь? - сказала она.
- Нет, миссис Двайер, - ответил я твердо. - Говоря по правде, я намерен быть композитором. Видите ли, священникам нельзя жениться, а я хочу иметь жену.
Мои слова немало ее удивили. Я был не прочь пообсуждать еще мои планы на будущее, но дети заговорили все разом. Я привык направлять обсуждения моей особы таким образом, чтобы они продолжались как можно дольше, но сейчас, стоило мне открыть рот, меня немедленно перебивали, так что мне никак не удавалось сосредоточиться. К тому же дети вопили все громче, и миссис Двайер, несмотря на ее кротость, пришлось их перекрикивать. Сперва я чуть-чуть испугался, но вскоре увидел, что они не замышляют ничего худого, и, когда вечеринка кончалась, я что есть силы подпрыгивал на диване и визжал оглушительнее всех, а Уна помирала со смеху и подзадоривала меня. Она, видимо, считала, что уморительнее меня ничего на свете нет.
