Она вскинула руку, сигарета вылетела из мундштука на полированное красное дерево письменного стола и начала тлеть на нем. Филип невозмутимо подобрал ее и выбросил в мусорную корзину.
— И вдруг, — прошептала Магда Леонидис с расширившимися глазами и окаменевшим лицом, — и вдруг… первобытный ужас…
На ее лице в течение двадцати секунд держалось выражение безумного страха, затем мышцы лица расслабились, и она стала похожа на обиженного ребенка, который вот-вот заплачет.
Так же неожиданно с лица исчезли все эмоции, будто их стерли губкой, и, повернувшись ко мне, она спросила деловым тоном:
— Вам не кажется, что именно так следует играть роль Эдит Томпсон?
Я согласился, несомненно, именно так и нужно играть Эдит Томпсон. В тот момент я весьма смутно припоминал, что это за Эдит Томпсон, но мне очень хотелось для начала понравиться матери моей Софии.
— Она была очень похожа на Бренду, — заявила Магда. — Как мне это раньше не приходило в голову? Это весьма любопытная мысль. Наверное, об этом следует сказать инспектору?
Мужчина за письменным столом едва заметно нахмурился.
— Нет никакой необходимости в том, чтобы ты вообще с ним разговаривала, Магда. Я могу сам ответить на все его вопросы.
— Нет необходимости? — Она заговорила громче. — О чем ты говоришь? Разумеется, я должна с ним поговорить! О, мой дорогой, у тебя нет ни капли воображения! Ты не отдаешь себе отчета в том, насколько важны подробности! Он, несомненно, захочет узнать, как именно и где все произошло, захочет услышать обо всех мелочах, которые можно было заметить и которые тогда казались странными…
— Мама, ты не будешь рассказывать инспектору весь этот вздор, — сказала София, входя в комнату через открытую настежь дверь.
— София… дорогая…
— Я уверена, моя бесценная, что ты уже заранее все продумала и готова мастерски разыграть эту сцену. Но ты все поняла неправильно. Совершенно неправильно.
— Чепуха. Ты и не представляешь себе…
— Я все представляю себе. Тебе придется сыграть эту сцену совсем по-другому. В приглушенных тонах… не говорить слишком много… не раскрываться… быть настороже… защищать интересы семьи.
На лице Магды Леонидис появилось выражение по-детски наивной озадаченности.
— Дорогая, — сказала она, — так ты действительно думаешь…
— Да, я так думаю. А теперь забудь обо всем этом, — сказала София и добавила, заметив, что на лице матери постепенно появляется удовлетворенная улыбка: — Я приготовила тебе шоколад. Он на столе в маленькой гостиной.
