Андрей Боголюбский | страница 54

Ну и, конечно, выдающиеся личные качества Андрея не могли не импонировать жителям Суздаля, Ростова или Владимира. болыпую часть жизни он провёл именно в Суздальской земле, где давно уже снискал любовь и уважение всего населения, выказал себя более чем достойным княжеского звания. Речь идёт не об одной только его личной храбрости, но и о его исключительных нравственных достоинствах. Позднее, уже после его вокняжения здесь, суздальский летописец восторженно будет писать о том, что Андрей был «любим всеми за премногую его добродетель», которую он явил «преже к Богу и ко всем сущим под ним»^>{56}. У него была возможность проявить эти качества — и прежде, когда отец давал ему разные поручения по управлению княжеством, и особенно в отсутствие отца. Увы, но впоследствии, ближе к концу долгого семнадцатилетнего княжения Андрея, эта всеобщая любовь к нему сменится столь же всеобщей неприязнью и даже открытой враждой…

В представлениях русских историописателей последующих веков уход Андрея Боголюбского из Вышгорода приобрёл совершенно особое звучание, стал восприниматься как поворотное событие, символическим образом предопределившее изменение дальнейших путей развития русской государственности, смещение центра политической и духовной жизни Руси из Киева во Владимир, а впоследствии и в Москву. Не в последнюю очередь это связано с тем, что, покидая Вышгород, Андрей взял с собой почитаемую в Вышгороде икону Божией Матери — ту самую, которая впоследствии получит название Владимирской и станет главной святыней, «палладиумом» (то есть хранительницей и заступницей) Владимиро-Суздальской, а затем и Московской Руси. Об истории этой святыни, равно как и о самом путешествии князя Андрея из Вышгорода во Владимир на Клязьме, речь пойдёт в следующей части книги. Ибо этот его исход на север, в Суздальскую землю, открывает новую главу и в его собственной биографии. С этого момента он выступает на страницах истории уже не как подручный своего отца, но как самостоятельный князь, пока, правда, признающий власть отца над собой.

Длинная вереница всадников, княжеских повозок и возков продвигалась к Суздалю по раскисшим от осенних дождей дорогам. Это был не военный отряд, не княжеский поезд, а нечто иное, не виданное ещё в здешних краях. Помимо самого князя и его семьи — жены и детей, помимо дружины и членов княжеского двора — многочисленной челяди, слуг и домочадцев, мужчин и женщин, здесь были и вышгородские клирики — попы, диаконы, церковные служки, и тоже с жёнами и детьми. Едва ли не целый город — как некогда народ израильский — переселялся на новую обетованную землю: с разорённого киевского юга в суровый, но не тронутый дикими кочевыми разбойниками Залесский край. Их путь лежал сперва вверх по Днепру, почти до самых его верховий, а затем прямо на восток, причём по дороге им предстояло переправиться через многочисленные разбухшие от дождей реки — волжские и окские притоки Вазузу, Москву, Клязьму… Это был кружной, дальний и многотрудный путь. Почему князь Андрей Юрьевич выбрал именно его, а не более короткий, прямой путь к Суздалю через область вятичей, «Лесную землю», остаётся только гадать. Впрочем, путь по Днепру и волжским притокам, через Смоленск, в обход Вятичской земли, в XII веке избирали многие, так что князь не был в этом отношении оригинален. Наверное, этот путь показался ему более надёжным.