-Пытаюсь, - Ася вытянула ладони из Ксениных рук и погладила ее по щеке, - только все как раньше, Ксюш. Я пытаюсь тебя понять. А ты меня – нет.
Лучше бы она дала ей пощечину. Да что там пощечину, пусть бы ударила в лицо ногой, в живот кулаком, да что угодно – только не это!
Ксения почувствовала, как лед разливается по ее лицу, скатываясь в горло, пищевод, желудок, дальше, дальше, растекаясь по всему телу. Когда она встала на ноги, то ни единого чувства снова не осталось – одна собранность и ледяное спокойствие.
-Извини, - сказала она холодно, - ты права, я слишком давлю.
И вышла из кухни.
Надо же было такому случиться, что через мгновение ей на глаза попался Кирилл – полураздетый, в одних шортах, и с наполовину полной бутылкой коньяка.
-Ты, кажется, обещал не пить, - сказала Ксения, преграждая ему путь и с удовольствием наблюдая, как самодовольство капля по капле стекает с этого породистого молодого лица, так сильно похожего на ее лицо.
-Я и не пил, - огрызнулся он, делая попытку просочиться мимо.
-Ну конечно, - согласилась Ксения, подставляя ногу, - а в бутылке у тебя яблочный сок.
Кирилл посмотрел на бутылку, будто проверяя, что в ней на самом деле, и поднял злые глаза на Ксению.
-Слушай, - сказал он, - ну какого черта ты ко мне привязалась? Я тебе что, мешаю?
-Ты обещал. И не сдержал обещание. Впрочем, чего еще от тебя можно было ожидать… Маленький мальчик. Пацан. Недоносок. И больше ничего.
Она выплюнула ему в лицо все эти слова, выплюнула так, что от каждого он качнулся, словно ноги перестали держать его на земле. На какую-то секунду ей даже стало его жаль. А потом прошло, как не бывало.
-Ковальская! – Услышала она, едва выйдя во двор. – Иди к нам, мы на качелях!
Но ей не хотелось на качели. Ей вообще никуда не хотелось, разве что сдохнуть – желательно безболезненно и прямо сейчас. Лечь и сдохнуть. И чтоб никого никогда больше не видеть и не разговаривать.
Она отправилась в гамак. Там, слава богу, никого не было, и можно было лечь, скрючившись в комок, и, качаясь, потихоньку успокаивать сосущую боль в межреберье. Эта боль, такая знакомая и такая понятная, была словно старым другом – являлась, когда было совсем плохо, и оставалась рядом.
-Ничего, - шептала Ксения сквозь прикушенную губу, - ничего. Это пройдет. Все это пройдет. Надо только немножко потерпеть, и все. И все пройдет.
Она лежала так несколько часов, ни о чем не думая, успокаивая боль, и залечивая ее однообразными увещеваниями. Пока не пришел Мишка и не сказал, что Кирилл пропал.
