Вацлав чувствовал, что его одолевает усталость. Целый день сегодня он опять напрасно мотался по Нюрнбергу в поисках работы. А в прошлую ночь едва сомкнул глаза из-за сосредоточенной атаки целого сонмища клопов.
Капитан на своих нарах снова прибивал маленькими гвоздиками оторвавшуюся подметку башмака. Польская семья в углу переговаривалась шепотом, полным мягких шипящих звуков. Разговоры обитателей комнаты долетали до Вацлава приглушенными, словно он был отгорожен от них стеклянной перегородкой. Надтреснутый голос Баронессы выделялся как ведущий.
— …Только смотри, Гонзик, как бы ты и твои друзья не нахватали вшей. Это было бы несчастьем. Вы должны почаще стирать рубашки, — поучала Баронесса.
«Рубашки…» — вяло думал Вацлав сквозь дремоту, разморенный душной, сонной атмосферой барака. Две из трех его сорочек просто-напросто потерялись во время стирки в регенсбургской тюрьме. «Во что ты оденешься, пока будет сохнуть эта, последняя? — говорил сам с собой Вацлав. — Ты взял в рюкзак только самые необходимые вещи на дорогу, чтобы не обращать на себя внимание. Все, что понадобится потом, ты намерен был купить за границей. А теперь вот близится зима, и у тебя нет ничего теплого. Каким же ты был беспечным сумасбродом, не взяв из дому хотя бы полупальто!»
— Нет ли у кого почтовой марки? — ворвался в его мысли резкий женский голос.
— Кому вы опять написали? — послышался вопрос профессора.
— Еще остался в Германии с десяток фирм, у которых Баронесса слезно не просила помощи, — ответил за нее Капитан. — Каждую подачку она ухлопывает на марки. Блажен, кто верует.
— Беспокойтесь лучше о себе, чтобы вас не накрыли при ваших барахольских операциях, — донеслось из затуманенной дали.
Нестройные мысли, прерываемые мгновениями легкой дремоты, снова роились в его голове. В беспокойном мозгу опять всплывали многозначительные фразы: «Люди потеряли здесь больше, чем фамилию…», «Не пять, а пятьдесят сыновей Сватоплука…»
Вацлаву представилась обстановка «У Максима», за мраморным столиком Капитан. Он — бывший офицер чехословацкой армии, военный летчик — теперь вор!..
И все же, засыпая, Вацлав с радостным чувством вспомнил чуть-чуть раскосые глаза, темные гладкие волосы, выбившиеся из-под берета, едва заметные веснушки на скулах, очертания упругой груди под плащом, легкую походку, взволновавшую его. Вдруг ему представились вздрагивающие губы Катки, ее закрытые глаза и нежное тепло мягких рук, обнявших его шею…
