Вацлав смотрел на жирное пятно на полосатой сорочке Кодла, на расстегнутые верхние пуговицы брюк. Вид у него был отнюдь не привлекательный, и все же Вацлав почувствовал какое-то облегчение. Его подкупал живой интерес Кодла к судьбе человека при том безразличии, с которым он сталкивался здесь на каждом шагу.
— Думаю, что ты, малый, хороший патриот. И ушел ты на Запад не затем только, чтобы закончить образование, но и затем, чтобы бороться против тьмы, которая поглотила нашу родину.
В единении — сила. Нигде эта заповедь так не свята, как в эмиграции. А в действительности что? Папаша Кодл не ангел, он может выпить, иногда и другой грех совершить, но, как поглядишь вокруг, сердце кровью обливается, так бы и заревел. Говоришь людям, что мы должны быть вместе, а они отвечают: «Дайте нам жратву получше!» Убеждаешь их, что уважение к себе мы можем снискать только собственной дисциплинированностью, а они орут: «Давай новые ботинки!» Да, не только герои, но и бездельники без идеалов, беспринципные, бесхребетные люди очутились в Валке. Ты в этом еще убедишься. Именно поэтому, мой дорогой камрад, я так уважаю каждого порядочного, каждого преданного человека. И мне кажется, я не ошибаюсь, видя такого человека в тебе.
— Вы действительно не ошибаетесь, — пробормотал, немного волнуясь, Вацлав.
Жабий, слюнявый рот Кодла был в каком-то непостижимом противоречии с его сердечным тоном.
— Да, да, именно поэтому я откровенно перейду прямо in medias res дела. Необходимо забрать нашу часть лагеря в чешские руки. — Папаша Кодл с таинственным видом наклонился вперед. — Зиберт, — Кодл положил ладонь на мясистый затылок, рассеянно оглянулся на аптечку на стене и понизил голос до полушепота, — дурной человек. Ну, я не знаю, я не был выселен из Чехословакии, на его месте, может быть, и я вел бы себя не лучше, но разве можно ожидать любви к чехам от судетского немца телом и душой? Зиберт ездит во Франкфурт на совещания Lagerfürer’ов[48] с американцами, «выхлопатывать» лучшие условия для эмигрантов. Представь себе, как он станет защищать интересы тех, кто отобрал у него родину, имущество, все!
Папаша Кодл сбросил кота с колен и, заложив руки за спину, стал топать по комнате.
— Кое-чего мы уже добились. У нас медпункт, чешский врач, Комитет содействия выезду за океан. Это жизненно важная организация! Да и то, что папаша Кодл, смиховец[49] до мозга костей, крещенный во влтавской водице, замещает начальника, — тоже большой успех, редкое исключение. Жаль только, что мало людей, способных это оценить. Ведь управление лагерями всюду в немецких руках.
