За деревянной перегородкой раздался отчаянный плач ребенка; воплю, казалось, не было конца, он прерывался лишь в те мгновения, когда младенец переводил дыхание. Мерцающая полоса света снаружи освещала лысый блестящий череп профессора, лежавшего на нарах у окна; Вацлав увидел, как Маркус пальцем, украшенным тяжелым золотым перстнем, зажал себе ухо.
У отца Вацлава тоже есть такой перстень — один из немногих знаков былой жизни. Вацлав зажмурился. Шесть недель эмиграции как будто бы сразу сократились до шести часов даже до шести минут. Ему грезилось: несколько мгновений тому назад он допил чашку натурального кофе. Мать убрала со стола в старомодный буфет фиолетовую хрустальную сахарницу. Эрна все еще пыхтит над задачкой, высунув кончик языка, а мама снова заводит разговор на самую больную тему, — разговор, отравлявший им немало вечеров, — отец, бывший депутат и важная особа, теперь жалкий служащий на лесопилке!..
Ребенок в соседней комнате все еще плакал. Раздались шлепки, и в ответ на это такой вопль, что, не выдержав, профессор приподнялся на локте и забарабанил в перегородку, отчего задребезжало окно.
Однако ничто теперь не могло потушить яркое и живое видение родины. Вацлав раз и навсегда заявил: никаких свекловичных полей, свиней и хлевов в отцовском имении, он будет заниматься медициной. Упорным старанием и прилежностью, самостоятельной учебой по вечерам он подготовился к экзамену на аттестат зрелости по латинскому языку. И вот после четырех семестров учебы на медицинском факультете разразилась катастрофа, какой не знала история высшего образования на его родине. И кто судил его! Студенты-коллеги с безупречными анкетными данными! Председатель комиссии — сын дворника, члены комиссии — дочь прачки и студент-горбун с лицом, пожелтевшим от хронической ненависти к здоровым и статным буржуа. Девушки-студентки всегда посматривали на него сверху вниз — горбун был на голову ниже их.
«Товарищи, мы не можем оставить его в университете! Не можем, учитывая поведение Вацлава Юрена, а также откровенно враждебную позицию его отца. Пусть через два года Вацлав докажет, что он достоин нашего доверия!»
И это называли демократизацией! Плюю я на вашу сомнительную милость. Начхать и на врачебную поденщину в какой-нибудь больничке! Частная практика в Англии, во Франции или, на худой конец, в Германии. Автомашина, горы, море, роскошная жизнь и свобода. Свобода!
Ребенок наконец утих. Через некоторое время девушки слезли с нар. Их каблучки застучали по направлению к двери. В лицо Вацлаву повеяло запахом гвоздики, смешавшимся с затхлой вонью барака. Внезапно Вацлав почувствовал укус в бедро, затем в грудь.
