Караулка встретила арестованных целым букетом застоявшейся вони. Пахло пропотевшей одеждой, пищевыми отбросами, мышами, душным влажным теплом.
Вацлав неуверенно заявил свой протест толстяку в темно-серой куртке, похожему на немецкого железнодорожника.
— Всего лишь пустая формальность, камрады, — ответил толстый «папаша» и почесал голову.
— Мы же имеем право убежища!..
— Никто его у вас не отнимает. Отсидите за недозволенный переход границы и поедете в Мюнхен.
Мгновение недоуменного безмолвия. Только из коридора непрестанно отзывалось нетерпеливое звяканье: кто-то там ритмично позванивал связкой тюремных ключей.
— Дайте нам есть, мы голодны. Переведи ему, Вацлав, — сказал Ярда.
— Ja, um Gotteswillen![8] — всплеснул руками старик. — Ужин был в шесть. Мне нечем вас кормить.
Ярда понял.
— Довольно, хватит! — закричал он по-чешски. — Со вчерашнего дня мы в дороге, протопали двадцать пять километров своими ногами, утром в Лайне похлебали черной бурды и с тех пор — с пустым брюхом. Мы хотим жрать, понимаешь?
— Чего он кричит? — обратился старик к Вацлаву. — Вас должны были покормить в Landespolizei[9]. Они же получают пайки, да еще какие! А я теперь на ночь глядя должен все перевернуть вверх тормашками из-за каких-то трех fluchtling’ов[10]. — Старик хлопнул по столу книгой учета заключенных и, повернувшись лицом к соседней комнате, закричал:
— Соберите им чего-нибудь поесть!
Из коридора донесся грохот: надзиратель катил на ребре обода бидон; под мышкой тюремный сторож зажал полкаравая хлеба.
— Есть у вас во что налить?
Парни вытаращили на него глаза.
— Перебежчики — и не взяли с собой ни котелка, ни ложки? — укоризненно покачал головой толстяк. — Не понимаю, что вы за люди? Разве у вас едят руками? Я еще не видел ни одного чеха, который бы имел при себе котелок и ложку.
В тепловатом супе плавали сгустки какого-то застывшего жира, однако ребята, усевшись за почерневший, покрытый пятнами стол, принялись хлебать с большим аппетитом. Вацлав начал было резать хлеб, но Ярда нетерпеливо выхватил из его рук горбушку и отломил себе изрядный кусок. Из соседнего помещения приплелись любопытные надзиратели. Они были без шапок, в расстегнутых гимнастерках. Обступили жадно поглощающих пищу чехов. Один из немцев процедил на баварском диалекте:
— Хорошо же, должно быть, в этом коммунистическом раю…
Вацлав перестал есть.
— Не чавкай так, — сказал он вполголоса Ярде.
— Пошел ты… — невнятно проворчал Ярда с набитым ртом.
