– Взвар.
Затем средний:
– Каву!
Младший:
– Сбитень.
И наконец, сама царевна:
– Каву!..
Одновременно со словами выбора вновь проснулись родственные средоточия… С тем, чтобы через мгновение уснуть вновь. Неспешное поглощение десерта сопровождалось довольными фразами и тихими шутками, пока нежное личико Евдокии вдруг не надумало чуть побледнеть, а потом и вовсе приобрести едва заметный зеленоватый оттенок.
– Ох!..
Потеряв интерес к пахлаве и какао, десятилетняя сладкоежка быстро покинула обеденный стол, сопровождаемая сочувственными взглядами братьев. Среднего и младшего – уж они на собственном примере знали, как тянет на нужную бадейку после пропущенного в еде и питье зелья. Иван, прикончив последний кусочек халвы, не выдержал и подошел к стулу сестры, вновь пробудив свой источник. Чуть помедлил, перепроверяя, затем взял изящный серебряный кубок и сравнил его содержимое с большим кувшином – уже догадываясь, отчего оплошала Дуня. Как-никак, самого на подобном подлавливали…
– Так и знал, отрава под ободком!..
Действительно, секрет оказался простым – всего лишь слабительное, замешанное на меду, и нанесенное тонкой и почти неприметной полоской на столовое серебро.
– Очень хорошо, Иван.
Средний из царевичей польщенно улыбнулся.
– А я?!
– И ты молодец, Федя.
Подхватив с полки серо-коричневую плоскую коробочку из картона, хлебосольный брат вручил ее в цепкие руки младшенького.
– Награда тебе.
Вскрыв коробочку и обнаружив в ней ровно-одинаковые торцы чертилок, Федор счастливо рассмеялся, просто-таки не веря своим глазам.
– Сорок восемь цветов и оттенков… Беги, испробуй подарок в деле.
Вернувшиеся стольники убрали все следы обеда, всего через минуту оставив царственных братьев наедине.
– Завидую тебе, брат.
Приоткрыв оконце, Дмитрий вздохнул свежего воздуха, проследил, как двенадцатилетнее «чадушко» со всего маха упало на его ложе, и поинтересовался:
– В чем же?
– Ну как! Батюшка тебя всюду одного отпускает: в иные святые обители; на Ярославль и Рязань в прошлом году посмотрел. В Туле целых полгода провел! А в Твери и вовсе все полтора своей головой и разумением жил!.. Теперь вот в Полоцк съездишь… А я же дальше Сокольников и Лосиного острова[48] и носу не высовывал.
– А кто с отцом по святым местам зимой катался?
Почесав живот и еще больше развалившись на зеленом покрывале, Иван огорченно отмахнулся:
– Да что там разглядишь, по пути-то? Квохчут надо мной, словно я цыпленок неразумный! Туда нельзя, сюда тоже. Даже просто проехаться по какой деревеньке, поглазеть на черный люд и это невместно достоинству царевича!
