Добредя до бывшего баймака, ещё издали, Елейка увидела всех своих сестёр в полном сборе и при оружии. У Неважны в руках лук со вставленной стрелой. Дануха с клюкой на перевес. У Голубавы дрын какой-то в руках, а у Хохотушки собственный ребёнок. Не успела Елейка удивиться этому отряду, как всё поняла, увидев летящую к ней, как угорелую, Воровайку. Это она и тревогу подняла и их за собой привела. Отряд тем временем уже спустился на лёд и в разнобой, кто быстрей, кто, запаздывая, но все со всех ног бежали на встречу.
Дануха ещё издали начала выпускать пар, оря на всю реку:
— Ты кака хуя творишь, мать твою? С какой пизды на рожон полезла?
Но видать на этом пар весь вышел, и она орать перестала, а может просто запыхалась, пока бежала и чтоб продолжить, ей следовала немножко отдышаться.
Наконец они встретились и остановились. Дануха тяжело дыша и наклонившись, всё же между вздохами не упускала возможности высказаться, но уже более спокойно:
— Сколь раз тябе, сучка малолетня, орать в ухо, чёб ты свою жопу не святила. Узнат про нас, пиздец всем придёт. Вы ж ящё щенки слепы. Не кусить не пёрнуть по-настоящему.
Но она тут же подавилась резким ответом Елейки и от того что язык припух и еле ворочался, получилось огрызнуться как-то по-звериному:
— Да не ори ты, Матерь. Глаза то разуй. Это я их как щенков порвала. Жаль мало было. Был бы десяток и десяток бы порвала.
— Ох, ё, рвалка — пиздорвалка. А эт чё? — тут же отреагировала Дануха, тыкая клюкой в раненную ногу, — а ежели б точней попал? Пизда ты с ушами.
— Да хуйня это, — буркнула Елейка, — вот язык прикусила это да.
На что Дануха тут же надулась и рявкнула на неё, замахиваясь клюкой:
— Я те по матькаюсь, по мордасам то.
Елейка инстинктивно сжалась, хотя и знала, что не ударит.
— Да точнее некуда, — встряла в их разборку, подошедшая Голубава, задирая Елейкин подол и осматривая рану, — попал точно, куда целил. Он её не убить хотел, а лишь подранить. И рана плёвая и не убежишь.
Дануха тут же зашипела на Голубаву, как гусыня над гусятами:
— Не тронь. До места доберёмся, там вынем, а то по дороге на кровищу изойдёт.
— Да там и исходить то нечему. Крови совсем маленько вытекло. Больше вымазалась. Ну как свинья.
Елейка утёрла лицо, посмотрела на измазанную кровью руку, оглядела забрызганную шкурную накидку.
— Да это ж не моя, Данух. Это того урода, что там валяется, — и она мотнула головой в направлении бабняка.
— А это ещё кто?
Удивлённый вопль Неважны, моментально переключил всеобщее внимание с Елейки на сани, где лежали три брёвнышка, белых, как снег и похожих на трёх замороженных и оголодавших мелких нежити. Голубава оставив раненную наездницу в покое, быстро подошла к саням и недолго думая, освободила рты пленницам. Те неспешно пошамкали затёкшими челюстями, но не произнесли ни звука. Они просто тихо заплакали. Голубава накинулась на узлы верёвок крайней к ней молодухи, Неважна, забежав с другой стороны, принялась освобождать другую. Дануха тоже подойдя, с какой-то тревогой, просто их рассматривала. Только Хохотушка стояла поодаль, не подходя к саням и боязливо озиралась.
