Хавка закаркала, смеясь и указала рукой опять на бревно. Они присели.
— Тык эт они с испугу. В кусты тащили с глаз долой. Прибити тибе тама, да спрятати, чёб народ то ни пугала.
Она и дальше пыталась развить эту тему, но Дануха перебила:
— А вота с бабняком угадала, почти. Тольк не он мяня под жопу, а сам веся в жопу канул.
Хавка выгнулась в спине, изображая всем видом и особенно выражением на лице недоумение и вопрос.
И начала Дануха опять свой рассказ. Всё, как и её сменщице в бабняке, только на этот раз с переборным матом от души и с «картинками». Хавка помрачнела сразу и не задала ни одного вопроса, пока баба рассказывала. И после того, как та закончила, какое-то время сидела молча, переваривала. Затем тяжело вздохнула и сказала:
— Данавка-то твой был у мине, поди как пару сидмиц назад. К мому полудурку Ладу хаживал, — и она указала куда-то себе за спину большим пальцем, — со мной посидел. Потрищали. В аккурат про эту чёрну нежить был у ниво интирес и потому же интиресу куды-то дальше убёг. Но слыхала, он уж должён вот-вота виртатьси.
Она замолчала, задумчиво смотря куда-то в глубь леса. Туда же куда смотрела Дануха. Обе сидели, обе смотрели в одно место и обе не смотрели никуда. Тут Хавка встрепенулась, как будто вспомнила что-то и толкнув локтем гостью и смотря ей в лицо, сказала:
— Так эт слышь? Поначалу то он сюды должён притопать, к Ладу. Так туты и встретитись. Идти тибе всё равно некуды. Со мной покуды поживёшь.
— Мяня в яби-бабы не саживали. Да и некогда мяне Хавка у тябя рассиживать. Хотя, раз Данава, говоришь, сюда явится, то, пожалуй, дождуся, если покормишь, — и Дануха улыбнулась, посмотрев на прибитую вестями хозяйку.
— Ой, да чё эт я, — всплеснула руками Хавка, вскакивая с бревна, — а ну давай за стол.
Дануха перешла к столу и не спеша, с достоинством, держа себя в руках, не смотря на зверский голод, приступила к трапезе. Хавка металась от стола в избу, из избы в баню, из бани куда-то за избу. Натаскала на стол, похоже, всё, что у неё было. Мельтешила, пока Дануха не пресекла её:
— Да хватит тябе мельтешить, аки муха над говном. Сядь, посяди. Я не спешу никуды. Успешь ты свою баню стопить.
— И чё ж ни побегать-то. Без тибе совсем заскучала, засиделаси, а ты припёрлась, вот типереча бегаю, радуюсь, — но ходить всё же перестала и села рядом, — слышь, Данух? Вот бегаю я, бегаю, да думу думаю. Как эт ты опосли нежити, котора тибе как следуит приложила, чё ели из реки выкарабкалась, ишо и с волком драласи? Чё т у мине в башке ни складыватси. А где врёшь, ни пому.
