«Какой ты коммунист и передовой человек, если не контролируешь рождаемость? — хочется пожурить его Гавацци. — Повсюду сироты, подкидыши, брошенные дети, тоскующие по материнской ласке, по отцовской заботе, мечтающие о крыше над головой. А эти блаженные и в ус не дуют! Народили еще пятерых… В Италии и так два миллиона безработных, будет на пять больше. Но что теперь говорить: дело сделано. Только напрасно ты передо мной выпендриваешься. Расхвастался, как петух! Хочешь уколоть за то, что осталась в старых девах, что ли? Мужики на работе еще ничего, а как только вышли за ворота — все один на одного похожи: только о себе и думают, хвастуны, воображалы».
— Извините, что прерываю! Добрый вечер, товарищ! Мама… — Это так называемый Инженер, длинный, худой парень; глаза из-под роговых очков смотрят горячо, внимательно, точь-в-точь как материны, только удвоенные толстыми стеклами… — Дай мне что-нибудь пожевать. Меня этот Д'Аннунцио совсем доконал…
Сильвия мигом вскочила. На пороге кухни она обернулась и посмотрела на Гавацци, как бы говоря: сама понимаешь, когда дети хотят есть… И скрылась за дверью.
— Папа, одолжи мне пару сигарет!
Гавацци: — А может, хочешь «йогу»? Или кока-колу? Перед тем как съесть бутерброды, — аперитив, после — кружку пива и черный кофе?
— Ты меня извини, товарищ! Понимаешь…
— Я тебе не товарищ. Меня зовут Гавацци, и я реакционерка.
Маркантонио: — Вот что, Инженер, успокойся и помолчи. Гавацци не в гости сюда пришла.
Очкастый: — А зачем же?
Гавацци: — Чтобы убедиться в том, что дети Маркантонио любят совать нос не в свои дела.
Маркантонио (с пафосом): — К твоему сведению, семейство Инверницци — самая настоящая партийная ячейка. У нас друг от друга тайн нет. С каким бы вопросом…
Появляется Сильвия, в каждой руке у нее — по бутерброду.
— На и иди к себе! Нам тут надо поговорить спокойно, по-стариковски. Больше не дам. Иначе хлеба на утро не хватит.
Гавацци: — Спокойно, говоришь?
Очкастый: — Спокойной ночи, товарищ. Извини, если я…
— Завел одну песню: «товарищ, товарищ»…
Сильвия: — Ну вот, теперь все разошлись.
— А двое старших? — интересуется Гавацци.
— Маркантонио: — Да что ты! Они раньше двенадцати… Признаться, я в их возрасте тоже считал, что спать — только время терять.
Сильвия (мужу смущенно): — Ты неисправим.
— Ты права. Единственный твой недостаток, дражайшая моя половина, заключается в том, что твоя половина всегда права.
Гавацци: — Ну как, обмен любезностями окончен? Могу я рассчитывать на ваше внимание хотя бы на протяжении пяти минут?
