Гавацци наблюдала за этой сценой. Только этого не хватало, чтобы нозенькая снюхалась с новеньким! Тогда уж от нее ни за что не избавишься!
Сзади подъехал Маркантонио; резко затормозил свой «Форклифт» и, не сходя с места, нагнувшись, прошептал Гавацци на ухо:
— Я видел Берти.
— Да что ты шепчешь-то? Чай не в исповедальне!
— Его загнали на «Руэру».
Гавацци вздрогнула и, чтобы он не заметил, пожала плечами.
— Ну да?! Расскажи кому-нибудь другому!
«Руэра» — это свалка. Ее официальное название ЦБР — цех вспомогательных работ. Пристанище нежелательных элементов, от которых избавляются по политическим соображениям или ввиду пошатнувшегося здоровья. Пользуясь терминологией начальства, «по мотивам нравственного порядка и по клиническим показаниям». Кто докатился до ЦБР, тот конченый или почти конченый человек: да и сам пострадавший в конце концов ставит на себе крест. Каждые пять-шесть месяцев ЦБР опорожняют — без шума, без инцидентов.
— Говорю тебе, что я видел его сзбими глазами.
Гавацци закусила нижнюю губу. Верхняя задергалась.
— Что он намерен делать? Есть у него какой-нибудь план действий?
— Я с ним не разговаривал.
— Как не разговаривал?! Говоришь, видел и ничего ему не сказал? Да что он — прокаженный, что ли?
— Ты бы гоже, увидев его, обошла стороной.
— Это ты так думаешь!
— У него такой похоронный вид, будто вся семья отравилась газом.
Гавацци задумалась.
— Столько лет проработали вместе, а я даже не знаю, была ли у него семья.
И вдруг спохватилась, что говорит о Берти, как о покойнике.
У Марианны такое чувство, будто ей отвели участок, отделенный глубокой межой от главного поля, где люди работают бригадами, рядами, группами. В трамвайной давке, в сутолоке проходной, в людском потоке, который устремляется вдоль центральной аллеи, потом разветвляется и растекается по корпусам, складским помещениям, мастерским, она чувствует себя частицей этой огромной человеческой массы, именуемой «Ломбардэ». Ежедневно они идут, спешат в одном направлении, подталкиваемые общей необходимостью, стимулом, — иным и гораздо более сильным стимулом, чем те, которые движут отдельными людьми. В раздевалке происходит первое размежевание: ведь Марианна Колли не такая, как все. У работниц одной бригады— шкафчики в ряд, а она ни в какую бригаду не входит. Стягивая с себя платьишко или юбку, надевая спецовку, упрятывая волосы под сетку или колпачок, работницы обмениваются первыми отрывочными репликами, жаргонными словцами, намекающими на всем известные обстоятельства; в них — отголосок жалоб, требований, воинственных и несбыточных планов. Но до сих пор контакт еще возможен — можно встретиться взглядом, случайно задеть локтем и пробормотать «извините» У всех одновременно щелкают навесные замочки, и все, обгоняя друг друга или уступая дорогу, устремляются в узкий коридорчик, отделяющий раздевалку от цеха…
