На том конце провода послышалось невнятное бормотание — видимо, микрофон прикрыли ладонью. Наконец Джим быстро сказал:
— Я все сделаю. Подожди, только переключу телефон.
Возникла пауза.
Лангелан взглянул сквозь стекло на улицу — парень все еще возился с его машиной.
— Я слушаю. Говори, Стив.
— Возьми ручку и блокнот, записывай: Леонард Армистед. Возраст — около шестидесяти. Меня интересует все, буквально все, что ты сможешь раздобыть: откуда он родом, ближайшие родственники, где получил образование, последнее место работы. Словом, все — номер водительского удостоверения и карточки социальной страховки включительно.
— Когда тебе нужна информация?
— Через восемь часов. Максимум — через двенадцать.
Джим застонал:
— Да ты представляешь, скольких людей я должен буду…
— Представляю, — отрывисто сказал Лангелан. — Я перезвоню. И постарайся, чтобы я застал тебя с первого раза.
Он вышел из здания станции.
Парнишка шагнул навстречу, на ходу вытирая руки.
— С вас семнадцать восемьдесят, мистер. Позвонили?
— Да, — сказал Стивен, расплачиваясь. — А ты говорил, связь плохая.
— В непогоду она всегда рвется. Значит, вам повезло.
"Возможно. Возможно, и так, малыш. Правда, я не совсем в том уверен".
Собственно, все сводилось к простому вопросу: кто?
Кто направил его в офис констебля?
Узнать это было абсолютно необходимо по двум причинам. Во-первых, нельзя, чтобы нечто подобное повторилось. Но основное заключалось в надежде, что тот человек выведет его на Филипа Спаатца. Правда, в том не было стопроцентной уверенности. Но Лангелан чувствовал, что это возможно. Хотя действовать придется особенным образом — иначе вместо Спаатца мозги вылетят, скажем, у мэра этого поганого городишка.
Так же, как у того злополучного констебля.
Ни разу за все годы Лангелан не убил полицейского.
Он вообще выполнял контракт практически безупречно и не забрал жизнь ни одного копа. Это было очень важным: у полиции не имелось к нему личного счета.
Теперь все изменилось. Случись ему попасться — и любой полицейский от Восточного до Западного побережья сделает все, чтобы он не дожил до суда. Мысль эта наполняла его бешенством.
"Они поплатятся. У них просто не возникало до того серьезных проблем, и появилась иллюзия, что все очень легко. Но когда станет по-настоящему горячо, они поймут, что то была лишь иллюзия".
Деск все еще продолжал действовать. Мысли легко и стремительно выстраивались в сознании, словно калиброванные подшипники. Ему было хорошо — пока хорошо — за единственным исключением. Головная боль постепенно заполняла затылок, и никакой деск не мог здесь помочь. "Черт с ним. На три-четыре часа меня еще хватит". На востоке забрезжила полоса слабого, будто недоношенного восхода, — из такого мог развиться лишь рахитичный бессильный день, который наверняка быстро сменят новые сумерки.
