Я увидел, как на мгновение изменилось его лицо: глаза Меркуцио расширились и потемнели, и в них было столько жестокости, ненависти, злобы, презрения к самому себе… но в тот же миг все это исчезло, уступив место прежней улыбке. Если даже на этот раз он толкнул Ромео сильнее, чем следовало бы, а его улыбка стала горькой и притворной, – никто, кроме меня, этого не заметил. И уж точно не Ромео, который всегда видел только то, что хотел видеть.
– Тебе стоит попробовать самому – чтобы успокоить свою мятущуюся душу, – ответил Меркуцио. – Или ты все еще пописываешь жалкие стишата той жестокосердной дряни?
Я схватил Ромео за руку, чтобы он не вздумал отвечать. И сам удивился тому, какие сильные чувства вызвали у меня злобные слова Меркуцио. Я мог понять его: ярость, боль, презрение к самому себе – все это я видел в его глазах. Он чувствовал себя предателем – он предал не только своего мертвого друга, но и себя самого, свою натуру. И винил он в этом Розалину.
– Он давно покончил с этими глупостями, – ответил я за Ромео, который оказался мудрее, чем я думал, и промолчал в ответ, хотя и дрожал от внутреннего напряжения, которое отразилась у него на лице. – Мы так рады снова видеть тебя на улицах города, дружище. Нам не хватало твоего изощренного остроумия.
Я давал ему возможность ответить шуткой, остротой – и тем самым сгладить возникшее напряжение, но Меркуцио только улыбнулся фальшивой улыбкой, изучая меня глазами, в которых я уже не мог ничего прочитать.
– Что ж, тогда, – сказал он и положил руки нам на плечи, – первое, что мы должны сделать, – это утопить в вине ваше остроумие, чтобы мое стало еще острее. Особенно твое, Бенволио. Ты выглядишь так, будто тебя мучает жажда. Пойдем, хороший кубок вина – и ты поведаешь мне все обо всех своих заботах, ведь я же теперь женатый и почтенный господин, и мудрость моя возросла в связи с этим в десятки раз.
В его словах слышалась издевка, и это мне не понравилось, но я все же пошел с ним, и Ромео пошел – и Меркуцио привел нас к дурно пахнущему входу в таверну, известную тем, что там собирались самые отъявленные мерзавцы и разбойники. Я отшатнулся, когда он потянул нас к двери.
– Нет. – Я снова попытался обратить все в шутку: – Твоя мудрость, может, и возросла в десятки раз, но моя смелость – нет. Давай найдем более подходящее место, дружище: здесь мы только нарвемся на бессмысленную ссору…
– Что? – Меркуцио повернулся ко мне величественным движением, его черный плащ взметнулся у него за спиной, словно крылья, и он снова улыбнулся все той же ужасной, деланой улыбкой. – Это же я побывал у алтаря, а не ты – а всем известно, что супружество охлаждает кровь. Твоя-то кровь все еще горяча и должна жаждать встречи с мечами Капулетти.
