Человек замолкает, вглядывается в Муравья.
– Разве вы ничего тогда не почувствовали?
– Что? – не понимает Муравей.
– Когда отдавали то, что делало вас человеком? Как он себя назвал? Мельмот? Мельмот Скиталец… – Уголки бровей печально опускаются, творя горестный домик. – Это было так прозрачно…
– Отдавал? – Муравей смотрит на человека. – Я ничего ему не отдавал!
Тот качает головой и возвращается за стол. Берет новый лист бумаги. Перо скрипит.
– Но…
– У вас целая Вечность, – не оборачиваясь говорит человек. – Думаю, вам ее хватит.
– Для чего?
– Прием окончен. – И новый скомканный листок падает к ногам Муравья, но он не успевает его поднять.
Машина стояла на холме, откуда открывалась бесконечность. Словно взяли огромный хрустальный шар со множеством пузырьков внутри и каждый пузырек населили животными, растениями, людьми. Взгляд перескакивал с пузырька на пузырек, но их так много, так бесконечно много, что хотелось зажмуриться. И зажать уши от невыносимого гама.
– Что это?! – прокричал я, уверенный – ни Мишка, ни Таня меня все равно не расслышат.
– Прошлое! – проорал Мишка в ответ, и я с удивлением обнаружил, что четко разбираю его голос. И орать не нужно.
Таня осталась в машине, вцепившись в руль и кусая губы.
– Что я наделала, – сказала она. – Мальчики, что я наделала…
– Римские легионы! – завопил Мишка и показал куда-то пальцем. – А вон Колумб! Первобытные люди! Смотрите! Охота на мамонта!
Все было живым, все двигалось. Суровые легионеры топали по дороге, держа щиты и копья. Каравеллы Колумба бросали якорь у берега, на который опасливо выходили индейцы и индианки с корзинами, полными разноцветных пряностей. Приземистые люди в мохнатых шкурах с урчанием бросали огромные камни в мамонта, которого угораздило провалиться в ловушку. Зверюга отчаянно трубила хоботом, крутила башкой, от ее бивней первобытные брызгами разлетались в стороны. А рядом лязгали гусеницами и стреляли на ходу танки, похожие на перевернутые вверх дном тазики. Несчастные, изможденные рабы тащили огромный блок к возводимой пирамиде, а на вершине соседней пирамиды из черного камня жрец в перьях взывал к богам, держа в руках нож, а перед ним распростерлась очередная жертва. По занесенной снегом улице двигались люди, замотанные в теплые одежды, кто с ведром к полынье, кто с саночками, на которых лежали мертвые тела. Революционные солдаты и матросы стройными рядами психической атаки надвигались на позиции белогвардейцев. Архимед сидел задумчиво над чертежом, а к нему мчался солдат с коротким мечом.
