А расставание наше произошло постепенно. Когда он захотел от меня… я ему отказала. Несколько дней вообще не могла спать с ним в одной постели. Через некоторое время он пришел домой с цветами, с вином, я была счастлива, думала, он прощения просит, а он полагал, что в подпитии я буду сговорчивее. Так продолжалось несколько месяцев. Порой как будто все забывалось, и счастливые дни возвращались, но потом он опять начинал настаивать на своем. А вскоре стал возвращаться домой все позже и позже. Когда же вообще не пришел ночевать, мама ему сказала: вот твоя комната, мы ее тебе освободим, а с Олесем и Талой будем жить в нашей, тринадцатиметровой. Тогда-то он и ушел совсем. И больше не возвращался. Даже за вещами не пришел. Стал жить с одной. Она и пришла под осень за его теплыми вещами — а ушел он от нас весной, когда цвели каштаны.
Вот такая жизнь, дорогая Алена. Никому я не рассказывала о том, что произошло тридцать пять лет назад. Если бы ты была рядом, то, наверное, тебе рассказала бы. Но таких подруг у меня больше не было, разве что мама. Она о чем-то и сама догадывалась. Ведь была медсестрой на фронте. Но ни о чем меня не спрашивала. Олесь виделся с ним. Обсуждали ли они причины нашего развода — мне это неизвестно. Я знаю те грубые слова, которыми такие вещи называются. Учителя все знают, у меня было много учеников из неблагополучных семей. Но чтобы такого хотел романтичный юноша, готовый воевать в отряде Че Гевары — до сих пор не укладывается в голове!
И потом я всегда ощущала боль, когда видела, как мой сын Олесь сморкался в пионерский галстук, хоть ты не думай, что я такая тупая, я видела весь идиотизм пионерской организации брежневских времен, и комсомольской тоже, и выше, но у меня в ушах и в сердце всегда звучали строчки из поэмы «Смерть пионерки» Эдуарда Багрицкого, которые я знала наизусть и не забыла до сих пор, и всегда мне больно за ту несчастную девочку и за тех, что со знаменем шли в поход по льду, не жалея себя! Недолгое время такое настроение было в обществе в последние годы СССР, когда казалось, Союз обновится, все повернется к тем благородным идеям, под влиянием которых его создавали, — о, как бы посмеялись мои родственнички, доведись им прочитать эти слова! А Анастасия — та бы не смеялась, а в который раз начала бы меня убеждать: если мне так хорошо знакомы романтические чувства, связанные с советской — с советской гражданской религией — слова-то какие изыскивает! — так почему я не могу понять тех, кто молится иным богам? А потому что в системе координат только одно начало! — отвечаю я.
