Всего лишь аспирант, думала доктор Карон, и осмеливается ополчиться на целую науку; но для Фреды его речь была полна смысла. Она слушала внимательно, не одобряя лишь его выразительное размахивание суповой ложкой. Плохие манеры за столом говорили ей об отсутствии сдержанности.
— Вернувшись на континент, — продолжал он, — я время от времени уходил в кленовую рощу почитать. Все эти танцующие желтые нарциссы только сбивали с толку, а рощица была тихим местом. В дереве нет ничего сексуального. Даже на Флоре они гермафродиты.
Ага, подумала Фреда, вот и нашелся источник „течки“ у цветов.
— …Прошла неделя, и я стал отдавать предпочтение одному дереву. Это же нормально! И у вас было, наверное, любимое дерево…
И в самом деле было, подумала Фреда. Ведь была когда-то вязовая роща, куда она — девочка — убегала успокоиться и отдохнуть, когда ссоры родителей доводили ее почти до истерики. Она навсегда полюбила вязы.
— Сначала я совсем ни о чем не думал. Просто было удобно сидеть между его корнями, привалившись спиной к стволу. Да, это был клен из кленов! — На мгновение он остановился, и его глаза сделались мечтательными. — И он был по-мужски красив. Крепкий, с сильными ветвями. Это был тот род дерева, которому доверится любая сорока.
Как-то днем я сидел под моим кленом и читал, когда на меня случайно набрел какой-то флотский нижний чин. Ни на одном из нас не было одежды, но я определил, что он флотский, по переводной картинке на руке. Он бродил в поисках желудей… На Флоре они большие и съедобные… Он как раз раскалывал один, сдавливая ладонями, и нагнулся полюбопытствовать, что я читаю. Он стал присаживаться на один из корней моего дерева, но я приказал ему убираться. Подбирая весьма специфические выражения, я сообщил ему, что сделаю, если определенная часть его тела коснется дерева. Он пошел прочь, оглядываясь на меня и приговаривая: „Ладно, приятель! Ладно!“, — как если бы был совершенно уверен, что имеет дело с бельчонком.
— Как интересно, — заметила Фреда, трогая вилкой лазане, которое поставил перед ней официант. Блюдо было воздушным и нежным, как суфле, без намека на запах чеснока, и кьянти великолепно его дополняло.
Хал сменил суповую ложку на вилку и повысил передачу своего размахивающего механизма.
— Когда я понял, что мог убить матроса за то, что он околачивался возле моего дерева, меня охватила паника и я удрал из рощи, воображая себя вполне годящимся для массовок в Голливуде. Позже, думая об этом, я сообразил, что эти охотники до содержимого чужих черепов ошибались и ошибаются по сей день, но главное в том, что напутали меня именно они.
