— Верно, опять кто-нибудь покончил с собою, — сказала вполголоса женщина с кошелкой в руке.
— Ничего нет удивительного в наше время, — ответила, тоже вполголоса, женщина с ребенком на руках. — На нашей улице почти каждую неделю кто-нибудь кончает с собой, потому что ему жизнь надоела.
— Дорогу! — крикнули в воротах. Санитары возвращались с носилками.
Любопытные раздались вправо и влево. Но Генрих был так мал, что пробрался вперед. Санитары прошли совсем близко от него.
Как же он удивился: на носилках лежал полицейский! Руки и лицо его были так обмотаны бинтами, что их почти не видать было. Все же Генрих его узнал. Узнал он и другого полицейского, который шел позади, опираясь на двух людей. Он тоже был весь в перевязках; сквозь белую марлю сочилась кровь.
— Что это значит? — взволнованно спрашивали люди.
— Смотрите-ка, — тихонько проговорила женщина с кошелкой, — полицейских избили в кровь.
— Ничего удивительного в наше время, — так же тихо отозвалась женщина с ребенком.
— Это работа коммунистов, — шепнула еще одна.
— Вздор! — сказал мужчина. — Это собака их так отделала.
— Ну и сильный же пес! — заметил другой.
У Генриха помутилось в глазах. Что же там было, в квартире? Он пустился со всех ног через двор — и наверх.
Дверь была настежь. Порог залит кровью. В комнате тишина.
— Вольфи! — позвал Генрих.
Ни звука в ответ.
У Генриха что-то замерло в груди. Он вошел в комнату. Перед ним лежал его лучший друг, Вольфи. Тело его было вытянуто на полу, среди опрокинутой мебели и осколков стекла. Черное пятно над глазом покраснело от крови. А на лбу собрались глубокие складки, словно он думал: «А что же будет с Генрихом? Кто будет его защищать?»
— Вольфи! — снова тихонько позвал Генрих.
Вольфи не поднял головы и не завилял хвостом.
Генрих осторожно обошел его кругом. Вольфи уже не дышал.
Генрих еще никогда не видел мертвых. Раньше он думал, что это страшно — остаться одному с мертвецом. Но вот он один с мертвым Вольфи — и не боится. Только сердцу больно. Очень больно. Он чувствовал, что случилось что-то большое — и ему тоже нужно сделать что-то большое и важное.
Генрих посмотрел кругом. Вечером вернется мать. Разве хорошо, если будет такой беспорядок?
Генрих расставил все по местам. Потом взял щетку и смел разбитое стекло в уголок. Затем принес тряпку, намочил под краном, вымыл пол. Точь-в-точь, как делала мать. Генрих привык к тому, что в комнате всегда была чистота и порядок.
Он убирал и думал: «Матери и так будет жалко, что Вольфи умер, — пусть хоть не сердится, что в комнате беспорядок».
