В холодный февральский день Мори, опять в наручниках, дрожащего от страха, ввели в каменные ворота печально знаменитой тюрьмы штата Огайо. Ему было восемнадцать, когда его привезли в тюрьму под Плэкумайном, молодого и полного сил. Теперь, в пятьдесят, он не знал, протянет ли за решеткой три года.
Как и в Плэкумайне, первый день был самым худшим. Начальник тюрьмы полагал, что вновь прибывшего надобно встречать так, чтобы тот, взрослый мужчина, заплакал. Шесть или семь часов Мори провел в чем мать родила. До того как получить тюремную одежду, новички помылись в душе, побывали у врача и дантиста, у них сняли отпечатки пальцев, их сфотографировали, прочитали лекцию о внутреннем распорядке. И перед каждой дверью им приходилось томительно ждать. Наконец, уже в тюремной одежде, их строем провели через двор в лабиринты гигантской тюрьмы. Покормили в столовой. А затем распределили по камерам.
Сравнивая тюрьму в Огайо с луизианской, Мори отмечал, что в чем-то ему было легче, а в чем-то труднее. В ножные кандалы заключенных не заковывали, но собирали их в команды и строем водили из тюремного блока в столовую, на работу, обратно в столовую и назад, в камеры. Только с пропуском, подписанным охранником, заключенный мог в одиночку появиться во дворе, направляясь в лазарет, библиотеку, часовню.
Учитывая возраст Мори, никто не испытывал желания взять его «жены», так что к нему не приставали. И он уже не был единственным евреем на всю тюрьму. Наоборот, их хватало с лихвой, и по воскресеньям рабби читал желающим проповедь в тюремной часовне. Работал Мори на маленькой фабрике, где заключенные изготовляли пластины под автомобильные номера. Шесть часов в день он сидел на жесткой скамье, засовывая пластины в конверты из плотной коричневой бумаги.
Носил он куртку из грубой, колющейся материи, синие джинсы, такие большие, что ему приходилось их подворачивать, шапку и черные башмаки, которые тачали прямо в тюрьме. По правилам куртка застегивалась на все пуговицы. Шапку разрешалось снимать только в камере.
Жили они вчетвером в камере, рассчитанной на двоих. В любой момент охранник мог заглянуть в дверной глазок, в отличие от Луизианы, где на ночь заключенные оставались предоставленными самим себе. Заключенным запрещалось заниматься онанизмом, а потому спать они должны были, положив руки на одеяло. Если охранник замечал, что кто-то убирал руки под одеяло, он колотил в дверь дубинкой, требуя, чтобы тот вытащил руки. Одного из сокамерников Мори застукали мастурбирующим и на десять дней упекли в карцер.
