В любом случае, нам остаётся больше еды.
В этом доме от неё ничего не осталось, кроме железной кровати. И клятвы, что я дала.
Каждый раз, когда я смотрю на горизонт и понимаю, что мне нужно идти, идти и никогда не оглядываться назад, я слышу клятву, произнесённую одиннадцать лет назад перед умирающей матерью. «Оставайтесь вместе, и присматривай за ними». Я согласилась, слишком юная, чтобы спросить, почему она просила об этом меня, а не моих старших сестёр или отца. Но я поклялась ей, и она умерла, а в нашем ничтожном человеческом мире — защищённым лишь данным пять веков назад обещанием Высших Фэ — в нашем мире забытых богов обещание было законом; обещание было валютой; обещание было оковами.
Бывали времена, когда я ненавидела её за эту клятву. Может быть, она бредила в лихорадке и сама не знала, что требовала. Или, возможно, грядущая смерть открыла ей глаза на истинную натуру её детей и мужа.
Я отложила вилку в сторону и, вытянув под столом ноющие ноги, смотрела на танцующее по брёвнам пламя в нашем скудном очаге.
Я повернулась к сёстрам. Нэста, как обычно, жаловалась на жителей деревни: у них нет никаких манер, у них нет социальных навыков, они понятия не имеют, насколько низкопробны ткани их одежд, хотя они делают вид, что эти дрянные ткани так же хороши как шёлк и шифон. С тех пор, как мы потеряли наше состояние, их бывшие друзья упорно игнорировали их, поэтому мои сёстры выставляли напоказ своё отношение к молодым крестьянам города, как ко второсортному кругу общения.
Я отхлебнула горячей воды из чашки — в эти дни мы не могли позволить себе даже чай. Нэста продолжала рассказывать Элейн свою историю.
— Ну, я и сказала ему «Если вы думаете, что можете просить меня об этом так пренебрежительно, сэр, я откажусь». И знаешь, что сказал Томас? — она сцепила руки на столе и широко распахнула глаза. Элейн покачала головой.
— Томас Мандри? — перебила я. — Второй сын лесоруба?
Серо-голубые глаза Нэсты сузились.
— Да, — ответила она и снова повернулась к Элейн.
— Что он хотел? — я посмотрела на отца.
Никакой реакции — ни тревоги, ни какого-либо признака, что он хотя бы слушает. Его забрал туман воспоминаний и он потерялся в нём, он мягко улыбался своей любимой Элейн — единственной из нас, кому удаётся хоть как-то говорить с ним.
— Он хочет жениться на ней, — мечтательно сказала Элейн.
Я моргнула.
Нэста склонила голову набок. Прежде я видела как хищники используют это движение. Временами я думала, что её беспощадная жестокость могла бы помочь нам выжить — даже процветать — не будь она так поглощена мыслями об утраченном статусе.
