— А ваша сестра… Какие у нее были отношения с Мариной? — поинтересовался Макс.
Он шел неспешно, не отказывая себе в удовольствии полюбоваться местными красотами. А посмотреть было на что.
Белизна и золото.
Золото и белизна.
Витражи. И разноцветные солнечные блики, которые расползались по полу. Картины. Мебель, если не старинная, то сделанная по образцу. Изнутри дом походил на дворец еще сильней, чем снаружи.
— Да обыкновенные. Как у нас всех. Вооруженный нейтралитет. Хотя… — Гошка толкнул узорчатую дверь. — Проходите… Это комнаты для гостей. Надеюсь, вам будет удобно? На втором этаже живут хозяева. Маринины комнаты я трогать запретил.
— И как, послушались?
— Я могу заблокировать кредитки, — спокойно сказал Гошка, — поэтому да, послушались. И еще, давайте кое-что проясним сразу. Марина была женщиной со сложным характером. Вспыльчивая. Нервозная… В последнее время особенно нервозная.
Он расхаживал по комнате, Алина же с недоумением оглядывалась вокруг.
Неужели, она и вправду будет жить здесь? Маленькая, но уютная гостиная. Стены, обшитые вишневыми панелями. Настоящий камин, по летнему времени скрытый за ширмой. Невысокая мебель, обтянутая полосатой тканью…
Будто это не жилая комната, а очередная декорация.
— У нее развилась настоящая паранойя… — продолжал Гошка.
— По поводу?
Макс обстановкой то ли не впечатлился, то ли привык бывать в подобных местах. Он упал на диванчик, вытянул ноги, поскреб коленку…
— Марина решила, что Стас ей изменяет. Сначала уволила всех горничных моложе сорока… Конечно, не из-за возраста, нашла к чему придраться, но все прекрасно понимали, в чем дело. Потом она фактически запретила ему покидать дом.
— Это как?
— Обыкновенно. Все, что нужно, доставляли сюда. А если Стас куда-то и выезжал, то только в обществе Марины… — Гошка усмехнулся. — Мне кажется, она помнила, как изменяла отцу…
— А она изменяла?
— Да. — Ответ сухой и нервный. — Марина была очень темпераментной женщиной. И, да, одно время у нас был роман. Это не совсем этично по отношению к отцу, только Марина… она была особенной, от нее исходил какой-то природный, животный даже магнетизм.
Рассказывая, Гошка нервничал.
Он старался казаться спокойным, и голос его звучал ровно, отстраненно даже, только пальцы выдавали волнения. Они то вздрагивали, то цеплялись за пуговицу пиджака, дергали ее, отпускали, чтобы найти следующую…
— А я был зол на отца. Сначала он от нас избавился ради Марины, потом вернул, но посадил на поводок. Меня вроде бы на фирму устроил, только я бы и сам устроился. Я хотел свое дело открыть. Просил денег, в долг просил, и не такую уж большую сумму, но отец не дал. Сказал, ни к чему конкурентов плодить… И главное, потом мне в кредитах отказали. Я в семь банков обращался и везде получил отказ. Как же, везде знакомые папаши… Пришлось идти к нему работать, вроде как на семью, а выходило, что на него с Мариной. Нет, он без устали повторял, что когда я опыта наберусь, то он полностью отойдет от дел, передаст фирму… Некоторое время я даже верил. Наивен был. А потом осознал, что, пока отец жив, мне фирмы не видать. Про завещание, скажу наперед, никто не знал. В общем, у меня скопилось достаточно обид, чтобы не отказаться от ее предложения, хотя бы чтобы отцу отомстить.
