– Расскажи о своем отце.
Карандаш танцует по бумаге.
– О моем отце? Это зачем еще? – Он застигнут врасплох.
– Надо. Чем он занимается?
– Да-а-а… ничем особенно.
– Он что, безработный?
– Он умер.
Карандаш на секунду останавливается. Потом она снова принимается рисовать.
– А когда он умер?
– Мне было одиннадцать.
На подоконнике жужжит муха.
– Ты его хорошо помнишь?
Гард не отвечает.
– Ты не хочешь об этом говорить?
Муха на окне замолкла. Будто поняла, что должна уступить слово Гарду. Гард опускает взгляд себе на руки.
– Просто не привык. – Он не торопится с ответом. – Никто не спрашивал об этом. Хотя все знают, что случилось.
Гард смотрит на потолок. Чувствует обжигающее прикосновение письма, лежащего в нагрудном кармане.
– Ты его хорошо помнишь?
Лука пытается заглянуть ему в глаза. Гард смотрит вниз.
– Ну, не знаю. Не очень, наверное.
– А от чего он умер?
Гард снова смотрит в потолок.
– От веревки. И петли.
Лука рисует молча. Потом снова спрашивает:
– Ты на него сердишься?
– Сержусь? За что?
– Ну как. За то, что он сам захотел умереть.
Лука наклоняется и достает точилку. Заостряет кончик карандаша, снова принимается рисовать.
– Я об этом никогда не думал.
– Я была бы страшно зла.
На долгое время воцаряется тишина. Только карандаш Луки чиркает по бумаге. Соскребает корочку с чего-то внутри у Гарда, что так долго покоилось в нем и о чем никто не заговаривал.
– А что произошло?
– Это ты о чем?
– Ты знаешь, почему он не хотел больше жить?
– Нет. Он часто рассказывал о своем младшем брате. Тот погиб в горном походе, когда ему было пятнадцать. Это отец позвал его с собой в поход. Я не знаю, связано ли это как-то с тем, что произошло. Просто это единственное, что приходило мне в голову. Но наверняка в нем творилось что-то, чего он не показывал другим. Мама иногда так говорит. Что она не знала его достаточно хорошо.
Лука какое-то время рисует молча.
– А она какая тогда?
– Мама?
– Да.
Гард задумывается.
– Она у меня чудесная. Думаю, немножко одинокая, но… Она так и не встретила никого после смерти отца. Когда я был маленький, на летних каникулах мы довольно много поездили по Европе. У нас был такой самодельный жилой фургончик. Меня вроде бы и сделали на каком-то пляже в Хорватии. После того как умер отец, мы с матерью еще какое-то время продолжали ездить так.
– А у тебя есть его фотографии?
– Ну ты просто все хочешь знать.
– Да, конечно. А что, нельзя?
Гард долго молчит.
– Да нет. Можно, пожалуйста.
– Вот так.
Лука откладывает эскизник в сторону и идет к кухонному уголку.
