— Надо же, — равнодушно произнес я.
Флоре показалось, что я не понял всей значительности этого факта.
— Вы не поняли, сеньор Медина? Это великое дело! До сих пор Боливария и Верунда двадцать один раз воевали, врагами были практически всегда. Теперь же этот Рамирес, этот…
— Этот кондитер из захолустья…
— Н-да, вам это трудно понять. Однако именно этот человек проявил себя гениальным дипломатом, сеньор! За два часа он достиг большего, чем все предшествующие правители за сто лет! Он убедил руководителей Верунды прекратить вековую вражду, ему даже удалось склонить их к слиянию наших государств!
— Минутку! — перебил я. — Где это произошло?
— В летней резиденции президента, на окраине города.
— Значит, не в президентском дворце?
— Нет. Делегацию Рамирес принимал в летнем дворце, а после полудня вернулся в город. Я видела его в программе теленовостей.
Уже подали мороженое, а я все еще размышлял над услышанным. Что греха таить, эта информация застала меня врасплох. Каким образом Рамирес сумел добиться столь скорого и театрального успеха? А может, это дело рук Диппа Килиоса? Ясно одно: переговоры состоялись и закончились с результатом почти невероятным.
После ужина я проводил Флору к машине. Мы долго прощались в круге яркого света под уличным фонарем. Я догадывался, что просить позволения проводить ее домой пока еще рано.
— Когда я смогу снова вас увидеть? — спросил я.
— А вы уверены, что хотите снова меня увидеть? — кокетливо улыбнулась она.
— Ни в чем не уверен более, чем в этом, — ответил я, ничуть не погрешив против истины. Постоянной связи у меня еще ни с кем не было, и сейчас, глядя в темные глаза Флоры, я чувствовал, как передо мной распахивается Вселенная, полная неизвестности.
— Приходите завтра обедать, — шепнула Флора тихонько. — В двенадцать.
— Приду, — пообещал я, и она села в машину.
Когда фонари ее машины скрылись в темноте, я оглянулся: уже давно у меня было чувство, что Баракс где-то поблизости. Ну конечно, он наблюдал за нашим прощанием из-за афишной тумбы.
— Все в порядке? — спросил я как можно более официальным тоном.
— У меня — да, — отозвался он. Могу поклясться, что этот иронический тон он позаимствовал у меня, причем не так давно.
— Если ты считаешь, что из-за женщины я потерял способность анализировать ситуацию и принимать решения…
— Именно так!
— В таком случае, прошу — отвяжись. Для меня это важно, и больше на эту тему я дискутировать не намерен.
Мы молча глядели друг на друга среди текущей по тротуару толпы, пока Баракс не напомнил:
