Вместо меня возмутилась капитан Саня:
— Как! Опять?
— А что, часто пытаются? — спокойно, с насмешкой спросил полковник Свекольников.
— Были попытки… — она благоразумно не стала рассказывать о событиях минувшего вечера. Материалы этого дела пока оставались неизученными.
— Значит, у кого-то есть причины.
— Давайте вернемся к вашему сообщению. Кто это нашелся — такой храбрый и такой неразумный? — капитан уголовного розыска явно переоценивала скромные качества моей боевой подготовки. — Какими бы ни были причины, я бы этого человека сразу записала в самоубийцы. Полагаю, что не ошиблась в определении. Самоубийц, если попытка суицида не удается, обычно отправляют в «психушку». Вот и этого неразумного психа я рекомендовала бы загодя туда определить.
— Это не один человек. Это целая организация. И организация серьезная, на многое способная. Группа вербовщиков ИГИЛ. Мы так подозреваем.
— А зачем им, позвольте поинтересоваться, это нужно? — скромно спросил я. Настолько скромно, словно убить собирались не меня, а, скажем, губернатора, которого всегда сопровождает надежная охрана.
— Им нужно проверить способности человека, которого в этом кабинете называют капитаном частного сыска. Убьют — значит, убьют, не жалко. Если же капитан частного сыска справится с теми, кто придет его убивать, значит, с капитаном стоит работать. Значит, стоит попробовать его завербовать.
— Завербовать в ИГИЛ? — коротко и с легким удивлением хохотнул я, принимая сказанное за шутку.
— Именно так. Завербовать в ИГИЛ.
— То есть сделать из меня правоверного мусульманина? Это вообще-то слишком сложно даже для группы вербовщиков. Если я за свои недолгие, но уже прожитые годы даже православную церковь ни разу не посетил, хотя по происхождению своему и во многих поколениях православный христианин, то уж в мечеть не пойду тем более. Не говоря о том, чтобы воевать за чуждые мне идеалы.
— Вы убежденный атеист? — с легким удивлением переспросил подполковник Лихачев.
Удивление его было мне понятно. По общепризнанному общественному мнению, атеистом в нашем современном российском обществе быть куда позорнее, чем президентом США. Но я не был атеистом. Я просто был невоцерковленным человеком, которому неприятны попы в золоченых рясах, заставляющие других жить так, как сами жить не желают.
Русское общество начала двадцатого века считалось глубоко верующим. С чиновников даже требовали приносить документальное подтверждение того, что они ходят на исповедь и причащаются. А уж простой народ вообще ни одной службы не пропускал. В большинстве своем люди ходили в церковь добровольно. Тем не менее после революции эти же самые простые люди пошли громить те же самые церкви. И не все разрушители были обмануты большевиками. Большинство из них были еще раньше обмануты попами. И я предвидел, что в недалеком будущем народ точно так же пойдет громить ныне выстроенные и отреставрированные храмы. Люди видят правду, как бы ее ни пытались прикрыть поповской епитрахилью.
