Безусловно, идя навстречу до осени 1945 г. советской стороне в вопросе об обязательной репатриации, англо-американское руководство преследовало и ряд своих практических целей. В частности, оно хотело, чтобы СССР вступил на их стороне в войну с Японией, и старалось лишний раз не раздражать Сталина, в том числе и в отношении советских перемещенных лиц. К тому же оно стремилось не давать повод Советскому Союзу для задержки у себя американских и английских военнослужащих, освобожденных из немецкого плена Красной Армией.[4] Это были весьма веские причины, чтобы временно поступиться собственными принципами.
Обязательность репатриации не следует понимать так, что чуть ли не все советские граждане были возвращены в СССР вопреки их желанию. Опираясь на многочисленные свидетельства (в частности, на такой массовый источник, как опросные листы и объяснительные записки репатриантов, а также донесения агентов и осведомителей НКВД о настроениях в лагерях перемещенных лиц), можно смело утверждать, что не менее 80% «восточников», т.е. жителей СССР в границах до 17 сентября 1939 г., в случае добровольности репатриации все равно возвратились бы в СССР. Что касается «западников», т.е. жителей Прибалтики, Западной Украины, Западной Белоруссии, Правобережной Молдавии и Северной Буковины, то они существенно отличались от «восточников» по менталитету, морально-психологическому настрою, политическим и ценностным ориентирам, и в их среде действительно преобладали невозвращенцы. Те из них, кто оказался в зоне действий Красной Армии, были насильственно возвращены в СССР. «Западников», оказавшихся в западных зонах, англо-американцы с самого начала освободили от обязательной репатриации: они передали советским властям только тех из них, которые сами этого хотели.[5]
Во время войны с Германией и в первые месяцы после ее окончания англо-американцы насильственно передавали Советскому Союзу «восточников»-невозвращенцев (преимущественно коллаборационистов), но с сентября-октября 1945 г. стали распространять принцип добровольности репатриации и на «восточников», окончательно следуя ему с началом холодной войны.[6]
По нашему мнению, если бы репатриация была добровольной, то численность советских граждан, не возвратившихся в СССР, составила бы не около 0,5 млн, а вероятно, вряд ли больше 1 млн человек.
Следует отметить, что почти 0,5 млн — это предельно допустимая норма выходцев из СССР, которых Запад мог тогда принять у себя. Многократное превышение этой нормы было чревато серьезными социальными эксцессами в западном мире, чего руководители ведущих западных стран допустить не могли. Нельзя забывать, что Запад создавал свою цивилизацию для себя, а не для тех, кто проживал в чужом для него геополитическом пространстве, называвшемся тогда Советским Союзом. Выходцы из СССР к тому же рассматривались как лица, воспитывавшиеся в духе советской идеологии, и потому считались человеческим материалом, недостаточно пригодным для ассимиляции в западном мире. Еще в конце 1940-х годов в лагерях для перемещенных лиц в Германии, Австрии и в других странах продолжали находиться тысячи бывших подданных СССР, которые не могли устроить свою жизнь на Западе. Их отказывались принять даже такие страны, в которых имелся резервный земельный фонд для дополнительного расселения (Канада, Австралия, Аргентина и другие). По нашему мнению, возвращение перемещенных лиц в СССР, пусть даже посредством насильственной репатриации, было наилучшим для них выходом. В противном случае Западу пришлось бы избавляться от советских перемещенных лиц каким-то иным способом. Хотя обязательность репатриации и представляла собой нарушение такого права человека, как свобода выбора страны обитания, но без этого практически невозможно было обойтись даже при каком-то ином решении проблемы советских перемещенных лиц.
