С Надеждой, как звали мою новую знакомую, и бабушкой Машей, нашей соседкой слева, мы скоротали пять долгих суток. Надя летела домой в Благовещенск, в свой первый отпуск. Девушка работала хирургической медсестрой в рабочем посёлке под Находкой.
Бабушка Маша дожидалась рейса на Магадан; летела в гости к сыну. Втроём нам было не так тяжело, как остальным пассажирам. Мы могли по очереди сходить умыться, перекусить. Двое «держали» место отлучившегося третьего. Дополнительное неудобство доставлял багаж Надежды: чемодан и большая сумка. Они всё время путались под ногами.
Первое время девушка, несмотря на мои уговоры, не соглашалась сдать вещи в камеру хранения. Мол, скоро полетим. Позже, когда согласилась, вещи перестали принимать — в хранилище не осталось свободных ячеек.
Спасибо бабушке Маше: она, как будто приросла к креслу и никогда не отказывалась присмотреть за вещами. Миловидная, улыбчивая, седенькая, похожая на учительницу старушка с умилением рассказывала нам о своём сыне-милиционере, большом начальнике на Колыме; показывала фотографии трёхлетних щекастых внуков-близнецов. Пожилая худенькая, аккуратная женщина, казалось, символизировала собой счастливую, уютную старость.
К концу пятых суток, вечером, когда, изнемогая от ожидания, мы в очередной раз услышали по трансляции о задержке всех рейсов по метеоусловиям до утра, бабушка Маша уговорила нас сходить в кино:
— Ну что вы молодые сидите, как старички. Развейтесь, погуляйте по свежему воздуху, съездите в город. Здесь — недалеко.
— Ой, неудобно, баб Маш, — засмущалась Надя.
— Идите-идите, я всё равно сижу, что мне, трудно? — из глаз очаровательной старушки лучилась доброта.
В кино мы не пошли: метёт, холодно, автобус с насквозь промёрзшими стёклами никак не хотел заводиться. Распаренный, в расстёгнутом полушубке и сдвинутой на затылок шапке-ушанке немолодой водитель чертыхался, копаясь в двигателе. Мы с Надей переглянулись и, рассмеявшись, повернули назад. Ехать в город расхотелось. Держась за руки, немного погуляли по авиагородку. Снег поскрипывал под ногами: «хрум, хрум» — шагал я; «скрип, скрип, скрип» — переговаривались Надины сапожки. Заглянули в полупустое зимой кафе-мороженое и мужественно съели по двести граммов крем-брюле. Поиграли немножко в снежки, согреваясь, — невысокая, полненькая, но ладная, она смешно, по-девичьи, замахивалась из-за головы снежком и всё время смеялась. Тёмные пряди выбивались из-под вязаной красной шапочки, падали на глаза…
