Большой путь | страница 3

— Плачь, дитятко, плачь, — поощряла его беженка, гладя по голове и мокрым щекам пухлой ладонью. — Чего их копить, слезы-то… Они на сердце давят, тягость от них.

Алешка расстался с ней в Москве. Она пробиралась на Волгу, в Кинешму, к дальним родственникам и звала его с собой:

— Поедем, дитятко, проживем, наверно. Все равно уж… Эх ты! Что с тобой станет — пропадешь…

И плакала при этом и целовала его в стриженую маковку.

Но Алешка решил искать деда, служившего лесником где-то между Рязанью и Владимиром. Его адрес был зашит рукой матери в подкладку Алешкиной курточки.

— На всякий случай, — сказала тогда мать, откусывая нитку.

Людской отлив на восток донес Алешку до Владимира. В Москве на Курском вокзале Алешка пробрался в вагон и залег под лавочку.

Едва отъехали, он был вытащен оттуда контролером.

— Вот такие и разваливают транспорт, — укоризненно заметил он, направляя в лицо Алешки свет фонаря. — Ну, спросите его, куда он едет?

— Я эвакуированный, я к дедушке еду, — жалобно сказал Алешка.

— Ври! Все вы, безбилетники, эвакуированными стали, на жалость бьете.

— Чего к ребенку пристал? Пущай едет, — раздался из темноты густой бабий голос.

— Вы, гражданочка, несознательно говорите. Вот стащат у вас мешок, первая же будете голосить и нас укорять. И получается полный развал транспорта. Шагай! — закончил контролер, подталкивая Алешку. Озлобясь на неудачу, Алешка грубо огрызнулся:

— Не толкайтесь!

Контролер привел его в служебное отделение, усадил, поставил фонарь на столик, сел сам и, сказав: «на следующей высажу», погрузился в молчание.

Он был тепло одет в валенки, черную шинель на вате и шапку-ушанку. Кончики пепельно-серых усов его, когда он, задремав, наклонил голову, свесились ему на грудь, где в грубом ворсе шинельного сукна застряли крошки табака и хлеба. Вид у контролера был добрый, немножко смешной, и Алешка, перестав бояться его, почувствовал даже стыд за свою недавнюю грубость.

Контролер долго молчал, потом резко вскинул голову и сказал:

— М-да. Алексей Максимович Горький в бытность свою бродягой тоже под лавочкой ездил.

Это соображение из области литературы вселило в Алешку какую-то надежду, и он горячо заговорил:

— Правда, дяденька, я эвакуированный. У меня маму в дороге убило. Я к дедушке еду. Вот адрес…

Было в его дрогнувшем голосе что-то искреннее и правдивое. Он протянул контролеру бумажку с адресом деда, но тот отдернул руку, замахал ею, испуганно выкрикивая:

— Я верю вам, верю! Какое несчастье! Говорите, убило? Разве можно!