Моя мать была жрицей, и я не знал своего отца.
Родственники моего отца живут в степях.
Моя родина – город Азупирану, что на берегах Евфрата.
Моя мать-жрица зачала меня и тайно родила.
Она положила меня в корзину из тростника и запечатала крышку смолой.
Она бросила меня в реку, воды которой поднялись надо мной.
Река поддержала меня и принесла к Акки, водоносу.
Водонос Акки принял меня как своего сына и вырастил.
Водонос Акки сделал меня своим садовником.
Пока я был садовником, [богиня] Иштар дарила мне свою любовь.
Разумеется, в Месопотамии и раньше были герои. Знаменитые цари Древнего Урука, вроде Гильгамеша и его отца Лугальбанды, являлись яркими персонажами ряда мифических историй и сказаний о странных деяниях, которые стали основой шумерского литературного канона, копировались и переписывались в школах писцов и особых дворцовых помещениях веками, иногда тысячелетиями. Но они относятся к веку не легенд о героях, а мифологии, где рассказывается о тесном общении с богами, о сражениях со страшными чудовищами, о поисках бессмертия и необычных, таинственных приключениях. С появлением Саргона, его сыновей и внуков сказания стали необязательно более правдоподобными, но, по крайней мере, сосредоточивались на земной жизни «здесь и сейчас».
В отличие от шумерской мифологической литературы, которую бесчисленное количество раз переписывали писцы и ученики, аккадские тексты о жизни их правителей совсем не многочисленны. При раскопках нашли лишь отрывки шести имеющих отношение к Саргону документов (все более поздние копии), а еще шесть – повествуют о его внуке Нарамсине. Большинство текстов читаются как диктант, записанный с устного повествования. Из этих фрагментов – многие из них написаны по меньшей мере спустя тысячелетие после описываемых событий – мы можем сделать предположение, что поэты, певцы и другие народные сказители продолжали исполнять эпические сказания о Саргоне и его династии еще много веков по прошествии его смерти. Они рассказывают о героической доблести своих главных героев на поле брани, об их религиозности, огромной озабоченности личной значимостью и честью, бесстрашных подвигах, которые никогда не совершал ни один человек, и об их смелых походах в такие места, где раньше не бывал ни один человек: «Теперь любой царь, который хочет называть себя равным мне, – Саргон бросает вызов своим преемникам, – пусть тоже идет туда, куда я ходил!»
Но в то же самое время великие цари были показаны и в «человеческом свете». В сочинении, известном как «Нарамсин и вражеские орды», после неисполнения воли богов и нескольких поражений в длинной череде сражений царь погружается в шекспировский самоанализ:
