— Quelle tristesse de voiture[11].
Марте скоро наскучили рассуждения о технических неполадках, которые были для нее китайской грамотой. Она достала из машины свою сумку, присела в углу на дрова, с интересом поглядывая на мужчин, столь горячо толковавших об автомобильном двигателе, будто речь шла о спорте или о политике. Марешаль говорил больше других. В его поведении теперь не было и следа той неохоты, с какой он отправился вызволять Рейнира. Сняв рубашку, в одной фуфайке и берете, с сигаретой в зубах, которой его угостил Рейнир, он улегся под машиной.
— Это не скоро кончится, — бросил Рейнир Марте поверх голов собравшихся.
— Ну и что ж, ничего страшного.
— Но тогда нам придется здесь ночевать!
— Ну и что ж, — повторила она деланно равнодушным тоном, гневный голос Рейнира выводил ее из себя.
— А я вот, представь себе, к этому не расположен. Ты вообще представляешь, где мы находимся? Это ведь даже и не деревня, а просто глухая дыра. Пяток домишек на этом берегу и от силы столько же справа за мостом, там, где замок.
— Замок! Но это же чудесно! — оживилась Марта.
— Ну, как сказать. Обычная усадьба — вот что здесь называют замком.
— Позвони туда, — попросила Марта.
— Ты опять за свое. Куда звонить? — он пожал плечами. — Это местечко даже на карту не нанесено. Называется Шатиньи-сюр-л’Эн или что-то в этом роде.
— Но что мы потеряем, если заночуем здесь? Торопиться нам некуда. Мы ведь так хотели уехать от всего подальше! Ну чем здесь плохо?
— Да ведь это не наша деревня, а французская. Ты хоть вокруг осмотрелась? Подумала, что здесь негде спать и нечего есть?
— Пожалуйста, не преувеличивай! — Марта почувствовала, что краснеет от негодования. — Мы тут среди людей. По-моему, куда приятнее спать на сене или просто на земле, чем в такой бордельной обстановке, как вчера.
Рейнир пожал плечами, отвернулся и пошел проверить, что там с машиной. «Барин изволил выехать на лоно природы, но спасовал при первой же неудаче, — не без сарказма думала задетая за живое Марта, в то же время досадуя на свою вспыльчивость. — Привык смолоду, чтобы ему во всем угождали, — да, сэр, слушаюсь, сэр… И все же Рейнир остается Рейниром, он все отлично понимает, но в известном смысле пытается закрыть на это глаза. Ведь что ни говори, он в плену у того мира, в котором вырос, предубеждения которого всосал с молоком матери. По сравнению с ним я — жалкая цыганка».
Она вскочила и выбежала из сарая. Проходя мимо Рейнира, хотела кивнуть ему или потрогать за рукав, но он стоял к ней спиной и не видел ее или притворялся, что не видит.
