С этим настроением и появилась у отца, заранее договорившись с матерью, чтобы и она в этот момент находилась у него. Лада понимала, что совершенно не знала, о чем говорить наедине с больным отцом, как вести себя с ним — она его и больным–то не представляла, потому что никогда прежде не видела его беспомощно лежащим в постели; он даже гриппом никогда не болел.
И вот она перед палатой, и, слегка постучав, услышала возглас: «Да–да.» Заглянула в дверь, а уж мать поднялась шагнула навстречу.
— Проходи, дочка! — Ольга Сергеевна услужливо подала табуретку.
Лада положила на прикроватную тумбочку цветы, подошла к Антону Тимофеевичу, поцеловала в щеку и тихо, почти испуганно сказала, едва узнав в бледном, осунувшемся человеке отца:
— Здравствуй, пап! Как ты тут?
Прежде чем ответить, Самохвалов во все глаза рассматрел дочь, словно не видел ее давным–давно, а потом, спохватившись, указал на табуретку:
— Присядь. У меня дела на поправку идут, а как у тебя? Сама дошла?
— Твой Максим довез.
— Вот и хорошо. — Самохвалов замолчал, потянулся к руке дочери и осторожно взял, словно хотел почувствовать ее тепло.
Продолжая держать руку, Антон Тимофеевич закрыл глаза, а когда открыл их, то они оказались полными слез, а губы непроизвольно скривились в горестной гримасе.
— Прости меня! — не сразу сказал Самохвалов и, внимательно посмотрев на дочь, свободной рукой смахнул слезы.
— Пап, ты о чем? — перепугалась Лада и глянула на мать, мывшую посуду.
— Ты знаешь о чем.
— Ладно, пап! Это давно проехали — вперед надо смотреть.
К ним подошла Ольга Сергеевна, заметив покрасневшие глаза мужа, спросила, не поняв причину его слез:
— Ты чего это, отец, расквасился–то?! Ты это прекращай! Не девица красная!
Когда, расцеловавшись на прощание с отцом, Лада собралась уходить, Ольга Сергеевна вышла из палаты вместе с ней, тихо спросила:
— Была у врача? — И, увидев кивок дочери, уточнила: — Подтвердилось?
— Да, мам! Я же не шутила!
— Ну, ладно. — неопределенно сказала Ольга Сергеевна. — Иди домой.
* * *
Долгожданный, но и неожиданный визит дочери заставил Антона Тимофеевича по–иному посмотреть на всё, что происходило в их семье прежде. И трогательная забота Лады, и
его слезы смешались в единое родственное чувство, которое стало совершенно иным, чем прежде, хотя формально вроде бы ничего не изменилось.
Он еще более укрепил в себе это новое чувство, когда Ольга Сергеевна рассказала, осторожно заглядывая в глаза, о беременности Лады, о Николае. Говорила осторожно, не зная, как воспримет известие муж, но все–таки не смогла схоронить в себе эту новость, скрывать которую теперь не имело смысла.
