Ну, учитель — все равно фигура анекдотическая. Одним анекдотом больше…
Зато я поняла, как Леня смог написать самые лучшие строчки о матери. Лучшие, может быть, во все литературе (строчки она, как всегда, перевирала):
И только по глазам хлестнет
Вид полинялого халата.
Как маме шел халат когда–то…
И как теперь ей не идет.
Может, по чувству физической боли за мать, за ее старость и какую–то неуместность в новой жизни — у Есенина:
Не ходи так часто на дорогу
В старомодном ветхом зипуне.
Ленечка, какая же она у тебя была красавица, если и сейчас, мельком при обнимании глянув в ее прекрасные глаза и точеный профиль, чувствуешь укол в сердце как всегда при встрече с красотой. Ваша Машенька, по–моему, взяла свою красоту и стать от этой бабушки. Иринка! Не обижаться! У тебя своя красота и своя стать, как и у твоей мамы. Ваша Е. Н.
Передайте Д. И. мои запоздалые извинения.
Как же я досадовала! Еще сильней, чем когда узнала, что Е. Н. считает меня юристом. Злилась на ее бестолковость, на неуместную деликатность свекрови… «Иринка, не перебивай!» — вот и не перебили.
Мне запретили ездить к морю, и мой природный оптимизм меня покинул. Общий наркоз я восприняла как отлучку из жизни: меня не было, было тело, и врачи без меня в нем что–то искали. Это не походило на сон или обморок. Я вернулась, с трудом открыла глаза, огляделась — вокруг ни души. Держась за стенку вышла из опустевшей больницы и побрела в детский сад за Лелей. Дома упала на кровать с одной мечтой — провалиться обратно… Шумели дети. Как они мне мешали! Я хотела бы ехать на каталке, как Аль Пачино в фильме «Путь Карлито». Он сначала бежал, отстреливался, вскакивал в вагон, получал нож под ребра… А потом ехал на каталке, глядя в небо, глядя такими успокаивающимися глазами… Мне прописали гормональное лечение. С последующей операцией. Предупредили: возможна депрессия. Я решила немного повеселиться и через два дня после отлучки выкрасилась во все оттенки рыжего. Вечером задержалась у зеркала:
— Какой у меня лоб… Леня! — Лоб был гладко–выпуклый, без морщин. — Все–таки я не зря математик.
Муж только–только пришел с работы и искал тапочки.
— Ты не зря математик.
К ночи мои надбровные дуги разбухли, и я стала походить на питекантропа.
— Леня, может нам вызвать «скорую»?
— Что тебе сделает «скорая»?
— Не знаю.
— Зато я знаю: ничего она тебе не сделает. У них нет лекарств.
Утром я не смогла обнаружить ресницы, веки заплыли, лицо растеклось по сторонам. Ленин водитель вез меня в больницу и удивлялся:
