В дверях я застыла, увидев двух детей, сидящих под самой елкой и о чем-то тихо переговаривающихся. Я не собиралась подслушивать и вообще была уверена, что они должны были услышать приближение посторонних, но они похоже были настолько увлечены, что не обратили внимания на шум открывшейся двери.
— Думаешь, получится? — Санни в волнении трепала елочную лапу, обрывая иголки, и мяла бумажные игрушки.
— Обязательно, — заверил ее Виктор.
Эйфория последних часов схлынула. Стало больно от мысли, что дети так и ждут маму, которая не придет. Очередное желание не сбудется, и со временем они перестанут верить в чудеса. И что уж греха таить: ревность тоже показала свой уродливый лик. Я не имела права ни на что претендовать, но так хотелось иметь хоть частичку детской преданности, с которой они ждут ту, что не вернется.
— А покажи еще раз, — потянула девочка брата за рукав.
Виктор отклонился в сторону и переставил маленькую коробочку чуть в сторону от сестры, оберегая.
— Санни, перестань, я уже два раза показывал.
Мальчик подобрался и совсем по-отцовски нахмурил брови, демонстрируя непоколебимую решимость.
— Ну, пожалуйста, — с непривычной для нее ноющей ноткой заканючила малышка.
— Лучше давай еще бумажных птичек с желанием запустим, а то следующее Рождество будет только через год.
Он явно схитрил, но девочка воодушевилась тем, что может внести свой вклад в чудо, и с поистине детским рвением принялась за дело.
— А папа тоже загадал? — никак не удавалось усидеть на месте девочке.
— Конечно. Он же сказал, что если мы все захотим, то все получится.
— Хорошо бы, — вздохнула Санни.
Возня под елкой продолжилась, а я все меньше понимала, о чем говорят дети. Со спины подошел капитан и, слегка приобняв, положил подбородок на мое плечо.
— Что тут? — тихо спросил он.
— Не знаю, — так же шепотом расстроено ответила я.
— Откуда грусть? — насторожился мужчина, сжимая руки чуть крепче.
— Наверное, я слишком привыкла быть в курсе того, что они задумали, — призналась я, а потом очень осторожно, но уверенно высвободилась из мужских рук, опасаясь, что нас могут увидеть.
Если быть честной перед самой собой, то его прикосновения мне безумно нравились, но выглядеть испорченной в глазах домочадцев не хотелось, а уж тем более в глазах детей.
Олбани наградил меня хмурым взглядом и поджал губы, словно я его обидела своим поступком. Быстро оглядевшись и убедившись, что никого рядом нет, я примирительно коротко поцеловала капитана в щеку, а потом вновь покраснела, смутившись собственной смелости.
