— Ничем не занимаюсь, — ответил я, — и я из Калифорнии.
— Думаешь чем–нибудь заняться?
— Не-а, не думаю. Тусуюсь вот.
Я выпил половину своего второго стакана.
— Ты мне нравишься, чужак, — сказал парняга, — поэтому я тебе доверюсь. Но скажу я тебе на ушко, потому что хоть я и здоровый бык, боюсь, что перевес слегка не на нашей стороне.
— Запуливай, — сказал я.
Парняга склонился к моему уху:
— Техасцы — говно, — прошептал он.
Я огляделся и тихонько кивнул: да, мол.
Когда его кулак завершил свой размах, я очутился под одним из тех столиков, которые по вечерам обслуживает официантка. Я выполз, вытер рот платком, посмотрел, как весь бар грегочет, и вышел наружу….
В гостиницу я войти не смог. Из–под двери торчала газета, а сама дверь была чуть–чуть приотворена.
— Эй, впустите меня, — сказал я.
— Ты кто? — спросили меня.
— Из 102‑го. Уплачено за неделю вперед. Фамилия Буковски.
— А ты не в сапогах, а?
— В сапогах? С какой стати?
— Рейнджеры.
— Рейнджеры? Это еше что такое?
— Тогда заходи, — ответили мне….
Не провел я в своем номере и десяти минут, как уже лежал в постели, подобрав вокруг себя всю эту сетку. Вся кровать — причем, немалая, да еше и с крышей — была обмотана сеткой. Я ее подобрал с краев и улегся в самой середине — а сетка вокруг меня. От этого я себя прямо педрилой каким–то почувствовал, но, учитывая ход событий, педрилой я себя мог чувствовать так же, как и кем–нибудь другим. Мало того — в двери повернулся ключ, и она отворилась. На сей раз вошла приземистая и широкая негритянка с довольно–таки доброй физиономией и совершенно необъятным задом.
И вот эта большая добрая черная деваха откидывает мою педрильную сетку и воркует:
— Дорогуша, пора простынки менять.
А я ей:
— Так я же вчера только заехал.
— Дорогуша, мы тут не по твоему распорядку простынки меняем. Давай, вытаскивай оттуда свою розовую попку и не мешай мне работать.
— Угу, — сказал я и выпрыгнул из постели в чем мама родила. Ее это, кажется, не смутило.
— Хорошая у тебя тут кроватка, дорогуша, — сообщила она мне. — У тебя во всем отеле самый лучший номер и самая лучшая кровать.
— Наверное, мне повезло.
Расправляет она простыни, а сама мне весь свой зад на обозрение выставила. Продемонстрировала, значит, потом поворачивается и спрашивает:
— Ладно, дорогуша, простыни я постелила. Что–нибудь еше надо?
— Ну, 12–15 кварт пивка бы не помешали.
— Принесу. Только денежки — вперед.
Я дал ей денег и прикинул: ну, всё. Лег, педрильно подоткнул под себя со всех сторон эту сетку и решил: утро вечера мудренее. Но широкая черная горничная вернулась, я снова откинул сетку, и мы сидели, болтали и пили пиво.
