Вина он так и не предложил. Если таково испанское гостеприимство — издёвка и брань — то Уилл сыт по горло.
— Мне пора прилечь, — добавил хозяин.
— Вы говорите о комедии слишком серьезно, — сказал Уилл. — Меж тем, вы не написали ни Гамлета, ни Фальстафа. — Но эти имена ничего не значили для страдальца, бывшего раба на галерах, который годами ожидал выкупа, а дождавшись, был принужден выплачивать долг своему королю с процентом, точно ростовщику.
Тут заговорил Дон Мануэль:
— Я видел ваши пьесы. И читал его книгу. Не во гнев будь сказано, мне ясно, кто из двоих лучше. Он превосходит вас цельностью, жизнь открылась ему во всей полноте. Он способен живописать и плоть, и дух. Одушевленные им герои вышли сегодня на арену, и публика приняла их с восторгом и любовью, как добрых знакомцев. Виноват, вашего высокого искусства умалить не хотел.
— Искусство — это средство заработать на жизнь. Мне дела нет, если он меня превзошел. Я свой кусок хлеба имею и на высоты не претендую.
— Еще как претендуете.
Уилл с горечью взглянул на Дона Мануэля, затем с испугом на стонавшего от боли Сервантеса. Тот сказал:
— Уходите. Напрасно явились.
— Сами пригласили. Уйду, если вам угодно.
— Преклоню бедную мою голову в тёмной спальне. Допивайте вино и ступайте.
— Вином не угощён.
— Не причащён ни телом, ни кровью господней, — пробормотал Сервантес и шатаясь покинул комнату.
Уилл и Дон Мануэль посмотрели друг на друга. Уилл пожал плечами. Они вышли на тёмную улицу. Луны не было, однако созвездия ярко пылали. По дороге в гостиницу Уилл спросил:
— Можно ли прочесть его книгу?
— Если достаточно обучитесь испанскому.
— Это зависит от того, долго ли будут биться над вечным миром.
— Хотите, переведу отрывок вам на пробу.
— Нельзя ли переделать роман в пьесу?
— Нет. Он обширен, и тем прекрасен. Столь долгий путь за пару часов актерам не одолеть.
Уилл скрипнул зубами.
— Пьеса коротка по своей природе. А вот есть ли в романе поэзия?
— Речь Сервантеса безыскусна. В отличие от вас, он не обладает даром говорить сжато, точно, колоритно. Но ему этот дар и не нужен.
Уилл заметно приободрился.
— Значит, он не поэт.
— Не такой, как вы.
— Это многое объясняет. Истинная поэзия не станет кривляться на арене перед плебсом.
— Да, его герои вырвались из книги, дышат воздухом грубой жизни. Вижу, вас задевает именно это.
— Пожалуй.
Спектакль закончился, когда Уилл уже спал, и воротившись Бёрбедж не стал его будить, не стал рассказывать, что «Комедия ошибок», изрядно сокращенная, прошла на ура, утвердив публику во мнении, что британским драматургам отлично удаются забавные безделушки. Уилл сам разбудил Бёрбеджа ни свет ни заря.
