— А в другом месте нельзя купаться?
— Можно и в другом, — ответил я как можно дружелюбнее, и мы с женой стали собирать свой пляжный скарб. Люди с заряженным оружием, как правило, не любят ни расспросов, ни дискуссий. Но страха у меня почему–то не было. Человек в мирном городе открыто носящий автомат, не может быть бандитом. Это был, очевидно, чей–то охранник, вполне удовлетворенный нашим скорым исчезновением. Ведь мы же не покушались на «аленький цветочек», к тому же мы — русские, то есть «свои».
В Абхазии утром нас будили петухи с явным русским акцентом. Известно, что птица эта орет очень рано и, перевернувшись на другой бок, я ворчал: «Дерёвня». Вечерами заливались лягушачьи хоры, заставляя вспоминать о глухих уголках Вологодчины, и мы опять улыбались: «Дерёвня». А вот однажды, вернувшись с прогулки, мы услышали от своей хозяйки, что нас видели там–то и там–то и не надо бы нам туда ходить. Мы с женой действительно лезли всюду где могли, но поразило нас даже не дружеское предостережение, а то что мы еще не вернулись, а хозяйка уже знала, где мы были. Зайдя к себе в комнату, я опять невольно расхохотался: «Дерёвня». А ведь и правда, только в русских деревнях так зорко и внимательно отслеживают немногочисленных приезжих.
Среди пышной субтропической экзотики меня постоянно не покидало ощущение, что мы — в России. И не удивительно, что на Новом Афоне есть большая русская диаспора. Видимо, наш кондовый русский мужик здесь очень легко «натурализуется». Как–то у меня даже вырвалось: «Вторая Родина». Не имея обыкновения бросаться такими словами, я сам на себя удивился. Ни где и ни когда, ни на каких других «югах» у меня даже и близко не возникало такого ощущения.
Мы очень полюбили абхазов, апсуа, не уставая, впрочем, на них изумляться. Наша хозяйка жила в полной нищете, ей, еще не старой женщине, работать было не где. Но она не жаловалась ни на что, кроме жары, часто повторяя: «Проживу и на капусте, с голоду не помру».
Задумали мы орехов купить, а хозяйка говорит: «Берите мои». Мы обрадовались возможности дать ей подзаработать, но когда орехи были собраны, высушены и затарены, она вяло махнула рукой: «Дарю». Я чуть не сел, где стоял. У нее редко рубль в кармане ночевал, а она легко дарила мешочек орехов, который стоил не меньше полусотни.
Симпатичная двадцатилетняя племянница хозяйки как–то в наше отсутствие сказала тетушке: «Когда они приедут в следующий раз, они уже будут «свои», и денег за проживание мы с них брать не будем». Впору было прослезиться. Думаю: «Родные вы наши, вам же есть нечего, а вы так спокойно готовы отказаться от столь значительного для вас дохода» (Кстати, за две прекрасные комнаты, да еще с верандой, да еще в 10 минутах от моря они взяли с нас меньше, чем стоил «курятник» на окраине Адлера).
